После свадьбы жили хорошо

Они обошли остальные участки, Анна Сергеевна опять повеселела, много шутила. Пробираясь сквозь посадки черноплодной рябины, она оцарапала щеку, Городошин сунулся было с носовым платком, она, улыбнувшись, отвела его руки:

— На моей будке и так заживет! — и долго еще смеялась, видя недоумение Городошина.

А вернувшись на первый участок, она постояла под «цыганочками», потом взяла топор и начала рубить первую яблоню. Городошин кричал, что это преступление, что яблони еще не очень стары и нужны для селекции, что в иные годы урожай бывает лучшим, — она не спорила, но продолжала рубить. Она знала и сама, что «цыганочки» не столь уж плохи, как показалось ей вначале, какую-то пользу они, пожалуй, еще смогли бы принести, но сегодня ее уже не устраивала эта крохотная польза, и Анна Сергеевна понимала, что поступает правильно.

— Оставьте не больше двух-трех, и то, если войдут в ряды! — сказала она Городошину и по лицу его заметила, что в глубине души он тоже доволен и тоже одобряет ее…

И сейчас она ходит по комнате от стены к окну, то хмурится, то улыбается чему-то; за окном уже стемнело, на зеленом небе проглянули расплывчатые звезды, и такие же звезды загорелись внизу, в городке, там у клуба заиграло радио и кто-то смеется. Но стук топора слышен по-прежнему, и Анна Сергеевна внезапно догадывается, что это стучат не в саду, а где-то уже в другом месте.

Может быть, из городка внизу, может, из поселка, что вырос на склоне горы, с какого-то завода или ночной стройки, освещенной прожекторами, доносится удар за ударом, — неустанные, размеренные, бессонные, похожие на стук человеческого сердца.

ПАЛАН КРАСНАЯ КАЛИНА

Вечером Палан пригнал с пастбища овец и стал разводить костер, устраиваясь на ночлег. В это время пришла из деревни жена.

Присев у огня, она выкладывала на камень жесткие, высушенные в печи творожные лепешки, свежий сыр, плитку зеленого чуйского чая — и ждала, когда муж с нею заговорит.

— Что передавали? — спросил Палан.

— Бригадир сказал, через неделю можно сбивать отару. Другие пастухи помаленьку кочуют домой. Отец деньги на трудодни получил, теленка хочет покупать… А больше нету новостей.

Жена села, протянула к огню ноги в мокрых сапогах. От подметок потянулся красноватый пар.

— Сними, — сказал Палан.

Он воткнул над костром ветку-рогульку; повесил сапоги так, чтобы в голенища попадал теплый дым. Потом вынул из своего мешка чистые портянки.

— Бери. А пока станем чай пить.

Жена потянулась за котелком, но Палан поднялся и пошел за водою сам.

Мутная река шумела под берегом, перекатывала гальку. Из расселины в камнях бил родничок. Его струйка походила на ниточку; она дрожала в воздухе и рассыпалась каплями, едва коснувшись гранитной плиты.

Пока котелок звенел, подхватывая струйку, Палан взял прислоненную к дереву удочку. Он проверил, не смялась ли мушка из конского волоса, присел на корточки и забросил леску через камни.

Там была яма, вымытая течением. Зеленовато-белая, блестящая вода крутилась на месте, переплетаясь тугими жгутами. Иногда слышался плеск, взлетали брызги: это в холодных струях играл хариус.

Мушка с крючком коснулась воды и заплясала в пене. И сразу мягкий удар чуть не оборвал леску. Палан подсек — и выбросил на берег рыбу.

С толстой спиной, крапчатая, она была так холодна, что занемели пальцы. Палан стукнул ее о камень, чтоб не билась, и опять закинул удочку.

К тому времени, как скупая струйка родничка наполнила котелок, Палан поймал еще трех больших хариусов и одного маленького. Вот и хватит.

Он обтер крючок, поставил на место удочку и пошел назад.

Пока его не было, у пещеры под скалой, где горел жостер, сгрудились овцы. Они стояли полукругом, глядя в огонь выпуклыми, немигающими глазами. Им не хотелось лежать на сырой земле, и они только вскидывали головы, когда жена замахивалась на них.

Палан коротко свистнул. Тряся грязными, кудлатыми хвостами, овцы шарахнулись в загон.

— Чужого разговора не понимают, — усмехнулся Палан. — Только меня слушают…

Котелок скоро забулькал. В крутой кипяток бросили щепотку зеленого чая, — вода потемнела, наверх всплыли мелкие веточки. Палан снял их и налил чай в кружку. Он видел, что жене хочется узнать, какие новости расскажет он сам. Он видел это и не спешил, чтобы не тревожить ее прежде времени.

Лишь потом, когда жена собралась уходить и сложила рыбу в сумку, он сказал беззаботно:

— Там попросишь, пускай зоотехник приедет. Надо акт написать на овцу…

— Болезнь, что ли? — забеспокоилась жена.

— Нет.

— А чего же?

— Да так… Медведь задавил.

Палан заметил, как остановились руки жены, завязывавшие сумку. Жена отвернулась и замолчала.

Но Палан все равно знал, о чем она думает.

Она вспоминает тот ненастный осенний день, когда Палана принесли из тайги с распоротым животом. Год назад медведь тоже задавил овцу, Палан пошел на медведя и не смог его взять.

Когда Палана принесли домой, лицо у него было белое, как береста. Но Палан не стонал, нет. Он посмеивался и пробовал шутить:

— Медведь такой попался… Калину любит кушать…