После свадьбы жили хорошо

Палан приник к земле. Хоть зверь и далеко, но может учуять. Тогда не догонишь…

Вскоре на поляну выкатились, торопливо загребая лапами, два лончака — годовалых медвежонка. «Все верно!» — сказал себе Палан.

Подкидывая задами, лончаки играли в догонялки: хлопали друг дружку лапами, бодались… Медведица обернулась, поджидая их.

Палан сорвал с плеча ружье и выстрелил в воздух.

Будто по ступенькам скатилось на дно ущелья отчетливое эхо. Медведица быстро кинулась прочь. А лончаки — ошарашенные, задрав носы, — на миг присели, а потом бросились к ближнему кедру и полезли вверх.

Поддавая задними лапами, они взлетели по стволу. Замерли потревоженные ветки.

— Хорошо! — похвалил Палан.

Он снова присел в траву, затаился. Он ждал. Медвежата еще не понимают, что на дереве от человека не спрячешься. Они будут сидеть крепко. А медведица не бросит их, придет и тоже взберется на кедр.

Палан переломил ружье, вынул теплую стреляную гильзу, загнул новый патрон. Он старался не спешить.

Медведица вернулась бесшумно. У края поляны постояла с поднятой лапой — прислушалась. Лончаки завозились на кедре, хрюкнули. Подойдя к стволу, она легко вздыбилась и тоже полезла кверху.

Тогда Палан вскочил и побежал к поляне.

Медведица услышала шаги и теперь подталкивала лончаков, — заставляла карабкаться выше. Палану хорошо были видны ее задние лапы с когтями, впившимися в кору.

Он остановился шагах в десяти.

— Ну что? — громко спросил он. — Нашел я вас?

Он прислушался к своему голосу и заметил в нем дрожь. Это нехорошо. Торопиться нельзя.

И Палан не стал торопиться. Он положил ружье, присел на землю и стал закуривать. Медведица не нападает первой. Если ее не трогать, она будет спокойно ждать, когда ты уйдешь…

Но Палан уходить не хотел. Он просто ждал, пока успокоятся руки, и медленно сворачивал цигарку. Знакомый шепот дополз до него по земле; листья и травы переговаривались осторожными голосами: «Рыжий охотник ждет, и медведи на кедре ждут…»

И тайга замерла настороженно.

Палан выкурил цигарку до конца, плюнул на окурок.

— Ничего, — сказал он. — Вот руки уже перестали плясать. Еще немножко, и они станут смелыми. В прошлом году я торопился, а теперь не хочу.

Палан неторопливо вынул из ружья патрон и покачал пальцами круглую свинцовую пулю, зажатую картонной полоской. Нет, пуля сидела плотно.

Ну, тогда пора.

Он поднялся и обошел кедр, выбирая, откуда ловчее стрелять.

Он целился в шею — в рыжеватое пятно между горлом и грудью. Оно просвечивало между ветвей, и на нем плескалась тень от хвои.

И может, у него дрогнула неуспокоившаяся рука. Или в тот миг, когда стукнул выстрел, медведица шевельнулась. Совсем немного.

Но пуля не ударила в позвоночник, как он метил, а прошла навылет, чуть ниже.

Обламывая ветви, медведица рухнула с кедра, но сразу — будто подкинутая — рванулась вперед. Палан отшатнулся, увидел занесенные в прыжке лапы. Захлебывающийся рык плеснул ему в уши.

Ружье у него — одностволка. И он не успел выбросить гильзу и сунуть новый патрон. Зверь налетал.

Палан метнулся вниз по склону.

…Все было как в прошлом году. Раненый зверь догонял Палана, и обрывалось дыханье, и подкашивались ноги в неистовой скачке по кустам и валежнику. Еще секунда — и этот рычащий, страшный ударит в спину, и тогда навзничь повалится небо, и тьма, крутясь, вольется в глаза…

В прошлом году рядом с ним был второй охотник. Абагай Тартыс прыгнул на медведя с ножом; удар был точней выстрела, и это спасло Палану жизнь.

Сейчас рядом — никого. Палан бежал, и зверь настигал его, и казалось — спину жжет яростное дыхание.

Но что-то изменилось с прошлого года. Тогда Палан бежал, ничего не сознавая. Сейчас мгновенно ловил взглядом землю, кусты, деревья, и когда заметил впереди каменную осыпь — сразу понял, что делать.

Мелкие камни лежали на крутом откосе, как серая застывшая река. Палан вынесся к ней и вдруг круто прыгнул в сторону, вбок.

— Ага!..

Мчавшаяся по пятам медведица не смогла повернуть. Она выскочила на осыпь, камни дрогнули — и загрохотали вниз, таща за собой зверя.

Медведица рвалась из этого потока, крутилась, но камни сыпались быстрей и быстрей. Обвал стремительно рос.

Палан зарядил и вскинул ружье. Эхо полоснуло в горах, как свистящая плеть. Когда оно смолкло, обвал уже застыл. Мертвые лапы лежали на мертвых каменных волнах…

— Вот и все, — сказал Палан.

Сворачивая цигарку, он стал подниматься обратно к поляне. Он дышал легко и спокойно и опять улыбался своей знакомой, беспечной улыбкой.

Лончаки все еще сидели на кедре.

— Эй, вы! — крикнул им Палан. — Я не возьму вас, глупых. Но вы не ходите к моей отаре и не трогайте красную калину. Она ведь совсем не вкусная!

Он стоял на поляне, веселый, уверенный, и вся тайга — с ее бегучими ручьями, с туманом в сырых ущельях, с тяжелой и темной травой, оплетенной ежевичником, — слушала, как смеется рыжий охотник.

БЕЛОЕ, ЧЕРНОЕ

1