На огромном Ходынском пустыре, расположенном на окраине древней столицы, приготовили «праздничное угощение для народа» – как это делали и раньше, в 1856 году при коронации Александра II и в 1883 году при коронации Александра III. На поле поставили шатры и балаганы, столы с сувенирными кружками, бесплатными булками, пряниками, пивом.
Организаторы не учли, что из-за развития промышленности и притока рабочих рук московское население значительно увеличилось. На поле собралось чуть ли не полмиллиона человек. Опыта управлением подобными скопищами у полиции не было. К тому же на месте народного гуляния после недавней промышленной выставки остались незарытые ямы.
В какой-то момент толпа рванулась за подарками, и началась чудовищная давка. Она длилась всего четверть часа, но за это время затоптали насмерть почти 1300 человек.
Ходынка.
Если речь о «бессмысленных мечтаниях» вбила клин между новым императором и Обществом, то Ходынская трагедия нанесла серьезный удар по репутации монарха и в глазах народной массы. Несчастье в момент коронации было сочтено дурным предзнаменованием. Кроме того, в отсутствие неподцензурной прессы, власти не могли удержаться от соблазна «не выносить сор из избы» – попытались сделать вид, что ничего такого уж страшного не произошло. Не было отменено пышное празднество во французском посольстве, а назавтра на месте побоища как ни в чем не бывало состоялся военный парад. Всё это не могло не вызвать возмущения в городе, потрясенном случившимся.
Во внешней политике произошло два вроде бы невинных события, каждое из которых в конечном итоге будет иметь серьезные последствия.
Во-первых, был подписан секретный договор с Пекином о строительстве железной дороги в Маньчжурии, то есть было положено начало русской экспансии в Китае, что через несколько лет приведет к войне с Японией.
Во-вторых, император совершил европейский вояж, приведший к неожиданному результату.
Большое турне нового государя не замышлялось как политический демарш. Сначала Николай посетил Вену и Берлин, но там все проходило в рамках обычных протокольных мероприятий. Зато во Франции царя повсеместно встречали с таким энтузиазмом и ликованием, что в глазах всей Европы это выглядело демонстрацией полного единства, хоть император и уклонялся от комментариев по поводу франко-германской вражды.
Конвенция об оборонительном союзе в случае германской агрессии была заключена еще Александром III, однако сохранялась в строжайшей тайне (Николай узнал об этом договоре, только взойдя на престол). Однако Франции этого было мало – она нуждалась в публичной поддержке России, чтобы укрепить свои международные позиции. Именно так и был воспринят визит Николая в мире. «Главным последствием поездки государя было всенародное оповещение о франко-русском союзе», – пишет Ольденбург. Французы переиграли неопытного русского монарха, чему способствовала и внезапная кончина министра иностранных дел князя Лобанова-Ростовского, который должен был сопровождать царя, но умер накануне исторической поездки.
Обозначилось главное европейское противостояние: Берлин-Вена с одной стороны, Париж-Петербург с другой.
Во внутриполитической жизни было по-прежнему тихо, но уже не так безветренно, как в предшествующие годы.
Хоть пропагандистов из «Союза освобождения» к лету всех выловили (они успели выпустить только 13 листовок), но питерские рабочие, изнуренные нищетой и тяжелыми условиями труда, понемногу становились активнее.
В конце мая в Петербурге забастовали текстильщики. Их требования были совершенно немарксистскими: чтоб им оплатили «царские выходные» (во время коронационных торжеств предприятия не работали) и сократили трудовой день, продолжительность которого достигала четырнадцати часов. Волнения продолжались целую неделю и приняли такой размах, что правительство пообещало законодательно сократить рабочее время до одиннадцати с половиной часов. Беспорядки утихли, но это было только начало. Питерский пролетариат впервые ощутил свою силу.
Въезд Николая в Париж
Тысяча восемьсот девяносто седьмой год