После войны

Эту бурую, всегда голую степь, что начинается сразу за поселочком, горы, ухабистую пыльную дорогу они знали назубок. Рядовой Подкорытов знал дорогу еще лучше. Он шофер. Он изучил на пути все канавы и рытвины, хлипкие мостики, опасные спуски и повороты так, что в глухую ночь мог ездить «на ощупь». А Цебикову больше знакомы степь и горы. На дорогу он глядел безучастно. Но после дождей, когда она превращалась в сплошное месиво, он говорил: «Петя, осторожно — промоина…» или «Гляди, мостик может провалиться».

— Вижу, — негромко ответит Подкорытов и заскользит жилистыми, красными от напряжения руками по баранке.

Он вообще не отличался разговорчивостью. За все время, пока «козлик» проходил длинный путь от штаба отряда до самой дальней заставы, они обменивались несколькими фразами. И даже в распутицу, когда Цебиков не удерживался, чтобы не подсказать шоферу, где и как легче проехать, разговаривали мало и занимались каждый своим: Подкорытов из-под густых белесых бровей смотрел на дорогу спокойно, даже вроде бы лениво, но в то же время сторожко, напряженно, а Цебиков, если не клонило ко сну, рассматривал до мелочей знакомые уже степь и горы, думал… Так вот за два года, складывая слово к слову, они узнали друг о друге не очень много, но это не мешало им вместе колесить от заставы к заставе, доставляя кинокартины, плечом к плечу копаться в моторе вездеходика, если тот хандрил, или в кинопроекторе, чтобы, не дай бог, заставские ребята не сказали во время сеанса то обидное слово, которым крестят нерасторопных киномехаников, и понимать друг друга. Подкорытов знал, что Цебиков не прочь поразглагольствовать после «жизненной» картины, пересказать особенно понравившиеся эпизоды и не обидится, если он не разделит его восторгов. Цебиков заметил, что шофер не любит, когда ему мешают делать свое дело, сердится, а в общем-то человек он невозмутимый.

Были у них и разногласия. В то время молодой солдат-киномеханик, еще с не отросшими после домашней стрижки волосами, только начинал путь от заставы к заставе с шофером, уже год ездившим по этой дороге. Осенью и зимой, в период частых ливней и нудных обложных дождей, Подкорытов, не доезжая до намеченной заставы, перед трудным участком дороги сворачивал на отстой. Как ни убеждал его Цебиков — мол, на заставе их ждут не дождутся, — как ни упрашивал, Подкорытов говорил одно и то же:

— Мне на ней ездить да ездить. Зачем надрывать зря?

— Как это зря? — горячился Цебиков. — Для людей же.

— Все посмотрят, не горит… — отвечал шофер.

Перед одним из перевалов, когда Подкорытов повернул машину назад, Цебиков кинул ему в лицо:

— Трус!

Подкорытов и не взглянул на него. Молча довел машину до разъезда, и там стояли они дольше, чем обычно.

Они все же наверстывали упущенное время, успевали навестить каждую заставу. Цебиков уже начал привыкать к отстоям, как привыкают к помехам в работе, от которых невозможно или трудно избавиться. Он стал забывать перебранки с Подкорытовым, но тот неожиданно напомнил о них сам.

Однажды, когда ехали они по ровной и гладкой, как асфальт, полевой дороге, он сказал:

— А не трус я!

— Ты про что? — не сразу понял Цебиков.