После войны

— А чего ты обижаешься? Я что, не дело говорю? Знаю, как ждут новую картину. Из наряда придешь на заставу, а здесь кинопередвижка! Усталость как рукой снимает. А ты — инструктаж. Я сам это знаю. Только сказал так — культуру в массы, — примирительно закончил шофер.

— Это не ты ли уставал в нарядах? Как ты умудрялся?

Шофер быстро взглянул на Цебикова, сунул в рот сигарету.

— И мне доставалось, дело такое, — спокойно сказал он.

Оба замолчали надолго. «Газик» резво бежал к кургану, наматывая на колеса белое полотно дороги, покачиваясь на неровностях и отчаянно пыля. «Ах, эта пыль! Сколько ее пришлось проглотить, сколько стереть с коробок и аппаратуры, — думает Цебиков. — Все лето она скрипит на зубах, пудрит тело щедрым слоем, забивает глаза. Погоняет новичок передвижку по этой дороге, покушает пыли, поскоблит липучую, что пристает не хуже цемента, рыжую грязь, тогда поймет, что к чему. И возможно, скажет новому киномеханику, что незачем зря надрывать машину, можно и без этого… Быстрей бы до кургана, а там поворот, дорога пойдет не такая разбитая и пыльная».

Новичок гонит, но уже не высовывается в окно, не улыбается. Хмурит редкие брови, поседевшие от пыли. Обиделся.

Плосковерхий курган приближался. Говорят, когда-то здесь стояла толстенная крепость с башнями, поэтому он и плосковерхий, напоминающий усеченный конус. Крепость разрушилась. Сейчас остатков стен не видно, только у подножий курганов стоят щиты, на которых написано, что такой-то курган взят под охрану государством. Значит, недаром говорят о крепости. Когда-нибудь придут сюда археологи, раскопают, извлекут оружие…

«Посмотреть бы, что там на площадке, да все времени не хватает. Носишься, как угорелый, наверстываешь время, затраченное на отстой в непогоду. Вот и сейчас как бы не пришлось отстаиваться на тройке, вон какая туча наползает». До четвертой заставы добраться в дождь невозможно — корабли не пройдешь. Так утверждал Подкорытов и не пытался этого делать.

«А все-таки интересно посмотреть, что там, на кургане. Должны же следы остаться…»

— Здесь поворачивать? — спросил шофер, притормаживая перед поворотом.

— Ага.

Машина качнулась в кювете и пошла ровно, шурша по гладко накатанной дороге.

— Поторопись, дружок, — сказал Цебиков водителю, поглядывая на край черной тучи.

— С удовольствием, — повеселевшим голосом отозвался тот, нажал на акселератор, и «козлик» побежал быстрее.

Ущелья в горах налились тенями цвета загустевшего смородинного сока. Дальние вершины заволакивались серой дымкой, растушевывались, исчезали в ней. Ветер, врывающийся в машину, уже нес предгрозовую свежесть.

«Не проскочим», — подумал Цебиков.

На первом перевальчике, что на горбатом хребте, дождь ополоснул пыль с «козлика», забарабанил по брезентовому тенту. Тучи здесь текли еще высоко. Цебиков посмотрел на корабли и увидел, что облака гладят отвисающей бахромой их вершины.

Когда спустились с перевальчика, Цебиков сказал шоферу, показывая на блестящую от дождя дорогу, уходившую в сторону:

— Вот здесь сворачивай. Поедем на тройку.

— Почему на тройку? — удивленно поднял брови водитель. — Это не дело, ведь мы должны ехать на четвертую.

— А корабли?

— Какие еще корабли?

— А, да откуда тебе знать-то…

Кораблями нарекли две горы с общей подошвой, вытянутой в длину, отдаленно напоминающие два идущих в кильватере судна. Северные скаты высот опускались круто — точь-в-точь форштевни старых броненосцев. Неровности гребней, чем-то похожие на палубные надстройки, дополняли это впечатление. Между этими надстройками одного из кораблей проходит дорога к заставе, стоящей в котловине, и никак этих кораблей, высоких и крутых, не объехать.

— Так что давай сворачивай, — лениво, как бы нехотя говорит Цебиков. Но новенький останавливает машину, достает плащ, накидывает его на плечи и выпрыгивает на дорогу. Он долго смотрит на завешанные серой кисеей вершины кораблей, как будто отыскивая там ниточку дороги, топчется на мокрой земле, ковыряет ее носком сапога, потом решительно распахивает дверку и спрашивает:

— Там камни есть?

— Ты все-таки вздумал туда? — спросил Цебиков, сдерживая раздражение. — Не такие пробовали, не ты первый.

Цебиков сказал это, имея в виду прежнего водителя кинопередвижки. Он не помнил случая, чтобы тот пытался взобраться на корабли в ненастье, но ему хотелось верить, что Подкорытов это делал.

— Не дури, — строже сказал Цебиков. — Сворачивай на тройку.

— А картина? Ее ждут на четвертой.

— Посмотрят все, не горит…

— Но ее ждут сегодня. Сегодня, понимаешь? — шофер сказал это таким голосом, что Цебиков с удивлением посмотрел на него. Он увидел широко раскрытые синие глазищи, в которых застыли недоумение («Как ты этого не понимаешь?!») и твердая убежденность в своей правоте. И опять Цебикову показалось, что шофер прочитал в его душе все то, что он давно запрятал в самый укромный уголок. Но на этот раз ему не захотелось язвить. Он отвернулся и пробормотал:

— Не пролезешь — пеняй на себя.