После войны

У подножия кораблей новичок вышел из машины, еще раз попробовал дорогу, нахлобучил фуражку. Теперь он не напоминал того легкомысленного лихача, каким видел его Цебиков на ровной дороге. Паренек подтянулся, глаза его смотрели остро, серьезно.

Дождь лил ровно, густо, так что трудно было предположить, когда он кончится — через час или через неделю. Тент позванивал, как туго натянутый бубен. Над капотом стоял густой туманец из водяной пыли. Впереди, заслоняя все небо, поднимались громады кораблей. Дождевые капли залетали в кабину, и Цебиков, спасаясь от них, отвалился на спинку сиденья, полуприкрыл глаза, прислушиваясь к напряженному стону мотора.

Машина с трудом одолела половину перевала, но тут вдруг задрожала, заскользила в сторону. Шофер завертел баранкой, мотор взвыл, но поздно. «Козлик» буксовал. Новичок выключил зажигание, выскочил на дорогу. Цебиков слушал, как он шлепал по грязи, чем-то стучал. Потом водитель, весь измазанный, влез в кабину, нажал на стартер. Дрожа, воняя перегретым маслом, «газик» покарабкался по крутому боку горы. Цебиков глядел в дымчатую пелену дождя. Машина казалась ему небольшой козявкой на великаньем боку, шумливой, но беспомощной. Ему стало зябко, неуютно. Росло раздражение к выскочке-шоферу: из-за него он очутился здесь и неизвестно, когда доберется до заставы. Он кинул взгляд на новичка. По лицу того струился пот, и, резко отрывая руку от руля, он рукавом гимнастерки вытирал капли, размазывая грязь.

«Давай, давай, до перевала еще далеко, — думал Цебиков, — узнаешь, что одного желания в срок доставить кино мало, нужно считаться и с обстоятельствами».

Но вместе с тем он желал и другого: хотелось, чтобы «козлик» перевалил вершину, подбежал к заставе, когда там ждут. И если бы это не он, молодой шофер, а Подкорытов рискнул подняться на корабли, то киномеханик сделал бы все для того, чтобы передвижка покорила перевал.

Вот машина опять заскользила в сторону, задрожала, буксуя, и мотор заглох. Темно-серая стена горы стала еще мрачней. Шофер откинулся на спинку сиденья, устало вытер лицо.

— Перекур.

— Сели? — с иронией спросил Цебиков.

Водитель молча кивнул головой, открыл дверцу и вышел под дождь. Цебиков послушал, как выстукивают полновесные капли по туго натянутому тенту, накинул плащ и вылез из машины.

Дорога как бы врезалась в гору. С обеих сторон высились крутые отвалы, смываемая с них дождем глина вязким слоем покрыла гравий, которым был устлан путь. Машина развернулась поперек дороги, задние колеса попали в такую жижу, что киномеханику ничего не оставалось, как снова ругнуть в душе шофера. Тот, посвистывая, обходил машину, постукивал сапогом по баллонам, как это делают все шоферы на свете.

«Бодрится», — подумал Цебиков.

Дождь не переставал.

«Придется сидеть здесь, пока не подсохнет. И все из-за этого выскочки».

— Послушал я тебя, чудака, да, видать, напрасно, — зло упрекнул он новичка.

Шофер ничего не ответил, только громче засвистел. Пока Цебиков подыскивал слова поядовитей, он вынул лопату и принялся отгребать грязь от задних колес. В лунки, образовавшиеся в глине, тут же набегала жидкая грязь, но парень молча продолжал ковырять лопатой. Молчание его еще сильней разозлило киномеханика, и он, выругавшись, залез в машину. Сквозь шум дождя он угадывал частые жирные шлепки — это водитель кидал грязь. Потом тот, весь мокрый, разгоряченный, влез в кабину, включил мотор, покачал «козлик» взад-вперед и опять выскочил под дождь.

— Сели, так уж не вылезай из кабины, простудишься! — крикнул ему Цебиков и в ответ услышал:

— Иди ты, знаешь куда…

И снова шлеп, шлеп, шлеп…

«Все равно подойдешь, попросишь помощи», — улыбнулся Цебиков. Но шлепки продолжались. Нужно было шоферу сказать одно слово — «помоги», и Цебиков пришел бы на помощь. А самому хватать лопату — это отступление…

Перед одним из перевалов стояли они с Подкорытовым под дождем, вернее, стоял Цебиков, а Подкорытов сидел в кабине, слушая, как уговаривает его киномеханик. Он готов был нести машину на руках, только бы прибыть на заставу вовремя. Он знал, что со всех наблюдательных вышек на заставу уже полетело: «Кинопередвижка!», и даже ощущал то разочарование, которое постигнет ребят, если картина не прибудет. Но Подкорытов остался верен своей натуре. Киномеханик сдался…

Цебиков рывком распахнул дверку, нырнул в дождь, молча отобрал у новенького лопату.

Потом он толкал «газик», уже не увертываясь от грязи, летевшей из-под колес; таскали камни и мостили ими дорогу вдвоем и пробирались вперед; когда «газик» застревал, казалось, основательно, он толкал его плечом, спиной, напрягаясь до красных кругов в глазах. Странно: он не уставал, и когда облепленная грязью машина остановилась на гребне горы-корабля, даже чуть-чуть пожалел, что дальше толкать ее не придется.

— Ну что? — с веселыми искорками в глазах крикнул шофер. — Это дело! Го-го! Корабли-и-и!

По его смеющемуся грязному лицу бежали дождевые струйки, и весь он был измазанный, будто из болота вылез.