После запятой

Ой, что это опять со мной было? Сколько же это тянулось? Вот мама, она еще спит, а вот и ты все так же меланхолично лежишь и преданно посматриваешь. Значит, не очень долго. Что же ты все понимаешь, а ничего сказать не можешь, серый? Что же это все-таки было? — я не могла думать. Казалось, у меня опять появилось тело, но не человеческое и не… а какое-то совсем непонятное, казалось, что оно все время куда-то текло, хотя и не было жидким, определенно, а потом круто загибалось, потом еще и еще, под какими-то немыслимыми углами, но в то же время совершенно точно оставалось неподвижным. Да, и потом оно меняло цвета на самые разные, иногда противоположные, но цвета при смене не исчезали, а сохранялись вместе, создавая странную цветовую гармонию, не знаю, как объяснить, и казалось, что так было, так есть, так будет, казалось, что это правильно. Во всем этом была необычайная соразмерность. Такое незабываемое ощущение. Я что, снова попала в другой мир? Почему ты так упорно отводишь глаза? Ты что, мне не веришь? Куда ты уставился? Ты хочешь сказать?.. Ах да! Да, да, ну конечно, как я сама не догадалась! — я просто слилась с этим узором на ковре над кроватью. И что меня туда потянуло? — неужели я могу стать всем, чем захочу? Самой немыслимой вещью? И почувствую, что она чувствует? Интересно попробовать, а то была всю жизнь человеком и не знаю. Что камень испытывает, к примеру. Или что-то такое уже было? Когда? — тебе просто приснилось, может. Но я могу стать чем захочу? — Увы, — не только чем захочешь. — Опять ты? — стоит мне задать вопрос, и ты тут как тут. — Ты можешь сейчас подпасть под влияние очень неприятных вещей, если только уделишь им чуть больше внимания. — А как же мне понять — где я и где не-я, чтобы не подпадать? Если я себя не вижу? — Ты можешь почувствовать разницу. — Вот и нет. Раньше могла, правда, но сейчас я полностью была этим узором и даже на секунду не почувствовала подвоха, мне казалось все очень естественным, всегдашним моим состоянием. У меня такое чувство, будто я нахожусь в замысловатом лабиринте, стены которого, да и потолок тоже, и пол — сплошь покрыты одинаковыми зеркалами, и в какое я ни посмотрюсь, всюду вижу себя. Я не знаю, как мне в этом ориентироваться, как выбраться отсюда, я теряюсь. — И в жизни было так: ты смотрелась в других и видела свое отражение, в одних более искаженное, на твой взгляд, в других — менее. — Не только! — люди привлекали меня не только верностью моих отражений, но и тем, в первую очередь, как они отражались во мне. Бывало, отражу я кого-нибудь, кто меня не успевал отобразить, а чаще — уже не мог. А сейчас я с ними смогу встретиться? Куда попали все эти великие после смерти, все, что не давали мне покоя при жизни. Как страстно мне хотелось с некоторыми из них встретиться! Если я не исчезла — значит, и они где-то сохранились. Удастся ли мне их разыскать? Тех, кто мне нужен? Ох, нелегкая это будет задача — ведь мертвых за всю историю человечества намного больше, чем живых. Или их как-то сортируют? Если по греховности — то кое-кого из тех, мечтанных, может, и увижу. Но если по величию — то никого. Господи, если бы только не по заслугам, а по интересам — как в жизни! А то как же мне будет скучно с равновеликими, да и им со мной. А еще лучше — видеться с кем пожелал в ту же минуту. Но это неразумно, представляю, как некоторых при этом раздирали бы тогда на части. Все русские писатели желали бы тогда общаться только с Пушкиным. Бедный Пушкин! Англичане, наверное, к своему Шекспиру так не пристают. Они вообще не очень доставучие. А каково приходится, например, мужьям, которые искренне любили свою жену, были ей верны до ее смерти, потом искренне и долго горевали, пока не встретили новую подругу, так же искренне любимую? Как они проводят время там, где они встретились после жизни? Мне еще предстоит разобраться с законами этого мира. Наверное, у них совершенно другие признаки различия. Наверное, мне пора уже туда отправляться. Да, но сколько бы я ни думала о различиях, это наваждение меня не оставляет — я продолжаю находиться среди совершенно одинаковых зеркал, одинаковых размеров, одинаковой формы, без малейшего искажения, без незначительнейшего искривления поверхности, чтобы я могла их отличить и понять, куда двигаться. Куда бы я ни пошла, я — на том же месте. Я в окружении миллионов «я», множащихся во всех направлениях, разрывающих горизонт и уходящих в бесконечность. И все такие одинаковые, не за что зацепиться. Я знаю, что только одно «я» — реальное, все остальные — картинки, но как мне различить? Будь у меня тело, я бы стукнулась о зеркало, и где больно — там я. И пусть бы не образовалось трещины, я продвигалась бы вдоль стены наощупь, я знала бы, где верх, где низ. Я бы закрыла глаза, чтоб не видеть, и доверилась бы тактильным ощущениям. А теперь я не в состоянии даже не видеть. Я обречена на созерцание этого глумящегося хоровода «я». Они даже не уменьшаются в перспективе, эти однояйцовые близнецы моего «я»! — Ну, началось, а ведь я тебя предостерегала. Теперь ты влипла. Придумай им срочно имена! — Что-о-о? — Или дай им порядковые номера — два известных мне способа отделить одинаковые вещи. Ну, действуй же, пока это не закрепилось! Считай и проходи мимо, не останавливаясь. — Один, два, три, четыре, молодец, шесть, быстрее, быстрее, девять, дальше, одиннадцать, не останавливайся, тринадцать, как все несется, сорок один, далее, пятьдесят, продолжай, неужели я так далеко забралась, девяносто девять, я, кажется, лечу, тысяча сто один, сто два, сто три, а что я считаю? — не думай, продолжай считать, три тысячи девяносто четыре…