Последнее дело Гвенди

Она вернула карандаш в стаканчик и принялась печатать: Завершает мою пятерку ресторан в Льюистоне, всего в 20 милях от моего родного Касл-Рока. Доезжаете до конца Лисбон-стрит, поворачиваете направо на Честнат-стрит, находите на стоянке свободное место (удачи!) – и добро пожаловать в «Саймонс»! Это маленький, с виду непримечательный ресторанчик, но готовят там просто божественно. Рекомендую отведать их фирменные бушприты.

Она застыла, глядя на экран. Бушприты? В ресторане? О чем она думала?

Я не думала. Я писала на автопилоте и просто ошиблась.

Только это была не ошибка, это был мозговой ступор. В последнее время они случались все чаще и чаще. Она ходила по дому в поисках ключей от машины, которые держала в руке; решив разогреть в микроволновке замороженный обед, шла к холодильнику и не сразу соображала, что ищет его в гостиной; неоднократно бывало, что она просыпалась и совершенно не помнила, как ложилась вздремнуть. После пары пропущенных совещаний и одного поименного голосования (слава богу, не особенно важного) она все больше и больше полагалась на свою личную помощницу Энн-Мари Бригс, которая следила за ее расписанием и напоминала ей о предстоящих событиях. Раньше такого не было. Гвенди прекрасно справлялась сама. Забыть дату голосования? – изумилась бы прежняя Гвенди. Никогда в жизни!

А теперь еще эта странная фраза на экране компьютера: Рекомендую отведать их фирменные бушприты.

Гвенди стерла предложение и напечатала: Таких бургомистров, как в «Саймонсе», нет больше нигде.

Она уставилась на экран и прижала ладонь ко лбу. Ей вдруг стало жарко. Жарко и странно. В прошлом месяце, когда она ездила в Касл-Рок на выходные, она села в машину, собираясь поехать в какое-то конкретное место, а потом обнаружила себя на стоянке у кегельбана в Румфорде, причем без малейшего понятия, что она собиралась там делать. Тогда она рассмеялась и сказала себе: И черт бы с ним! Погода отличная, прекрасный день для поездки.

Теперь ей было уже не до смеха.

Какое в «Саймонсе» фирменное блюдо? В голове завертелся пугающий вихрь слов: кетгут, бархан, вертеп, шлагбаум.

Точно, шлагбаум! Она напечатала слово, но оно все равно выглядело неправильно.

Приоткрыв дверь, в кабинет заглянула Энн-Мари.

– Я собираюсь в «Старбакс», сенатор. Вам что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Но у меня тут затык. Как называется эта еда?

Энн-Мари нахмурилась.

– Можно чуть поконкретнее, босс?

– Это такие длинные булки. – Гвенди показала руками примерный размер. – Внутри что-то мясное и еще горчица и кетчуп. Не могу вспомнить слово.

Энн-Мари улыбнулась, отчего у нее на щеках появились ямочки. Она смотрела на Гвенди с выражением человека, который слушает анекдот и ждет ключевой фразы, когда можно будет смеяться.

– Э… хот-доги?

– Хот-доги! – воскликнула Гвенди и вскинула над головой сжатый кулак. – Да, тошно!

Улыбка Энн-Мари тут же погасла.

– Босс? Гвенди? Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, – соврала Гвенди. – Я хотела сказать «тошно», а не «тошно». Возьмите мне черный кофе без сахара, хорошо?

– Хорошо, – кивнула Энн-Мари и ушла… но перед тем как уйти, озадаченно глянула на Гвенди через плечо.

Оставшись одна, Гвенди снова уставилась на экран. Слово, которое подсказала Энн-Мари, мгновенно забылось. Проскользнуло сквозь пальцы, как верткая мелкая рыбешка. Ей уже не хотелось писать эту треклятую статью. И она собиралась сказать не «тошно», а «точно».

– Тошно, точно, точно, тошно, – произнесла она вслух и расплакалась. – Господи, что со мной происходит?

Но она знала, что с ней происходит. Она тошно знала. Она даже знала, когда именно все началось: когда она нажала красную кнопку, чтобы продемонстрировать Шарлотте Морган, насколько опасен пульт управления и как важно держать его существование в строжайшей тайне, пока не удастся избавиться от него окончательно.

Но Шарлотта не должна узнать о ее состоянии.

Никто не должен узнать.

26

Второй день на МФ-1.

Члены экипажа приступили к работе. Все, кроме Гарета Уинстона, у которого нет никаких определенных обязанностей. На станции столько всего интересного, но миллиардер сиднем сидит в своем люксе и почти не выходит наружу. Как Ахиллес, предающийся тяжким раздумьям у себя в шатре, размышляет Гвенди. Она даже может его понять, потому что сама предается тяжелым раздумьям со вчерашнего дня, когда доктор Глен задал ей свой вопрос. Буквально обрушил его ей на голову.