Последнее дело Холмса

С этими словами я нахмурил чело, словно удивляясь собственным словам. Потом заворочался в кресле, делая вид, что ищу удобную позу, и снова сел нога на ногу. К моим коричневым замшевым башмакам кое-где еще пристали песчинки.

– Видишь? Не отвертишься, – засмеялся Малерба. – Нравится тебе или нет, но все-таки ты сыщик «пар экселянс»[18].

Я покачал головой. И сказал с приличествующей случаю сухостью:

– Ошибаешься. Просто в течение известного времени я им притворялся.

– Почти двадцать лет.

– Пятнадцать, если быть точным, пятнадцать лет, протянувшихся от «Скандала в Богемии» до «Собаки Баскервилей»… Моя карьера и угасла-то именно потому, что мне надоело казаться им, или я надоел публике, или нам всем это надоело.

– Может, она и без того угасла бы, – с беспощадным равнодушием возразил Малерба. – Времена изменились.

– Может, может.

Я замолчал, обдумывая его слова. Невозможно выразить, что чувствует исполнитель, накрепко привязанный к шпаге и коню или, в моем случае, к трубке, лупе и «элементарно, Ватсон». И стремящийся напомнить миру, что он прежде всего хороший актер.

Присутствующие не сводили с меня глаз.

– Ошибаетесь вы насчет меня, – сказал я наконец.

Пако Фокса улыбнулся с учтивой насмешкой:

– Вы уверены?

– Целиком и полностью. На самом деле вы видите на экране не его, а актера, который делает то, что у него лучше всего получается, – то есть играет.

– Я наблюдал за вами там, в павильоне, – сказал испанец. – Видел, как вы осматривали тело, порванную веревку, следы на песке… А ведь там не было камеры. И вы не играли. Вы вели себя именно как Шерлок Холмс.

– Это так, – подтвердил Малерба, наслаждавшийся этим диалогом.

– Это смешно, – сказал я.

– Вовсе нет, – продолжал Фокса гнуть свое. – Вы смотрели «Окно во двор»?

– Хичкока?

– Да. Главный герой смотрит, видит, реагирует. Из наблюдений складываются размышления. И он становится сыщиком, сам того не желая.

– Ну и к чему вы клоните?

– Я не знаю, сколь глубоко проник в вас сыщик из ваших фильмов и как именно он повлиял на вашу личность… Но сейчас это не имеет значения. Несколько часов назад в павильоне на пляже стоял не актер Хопалонг Бэзил, а житель дома номер двести двадцать один «бэ» по Бейкер-стрит, человек, который никогда не существовал и никогда не умрет.

Я оглядел тех, кто сидел в салоне. Они смотрели на меня с восхищением, и несомненно было одно – я начал входить в ситуацию, как будто только что вспыхнули юпитеры и мягко зажужжала съемочная камера. От этого ощущения на лицо начала всплывать улыбка, но я успел вовремя ее убрать. Где же моя легендарная, моя пресловутая британская сдержанность? И чтобы продлить действие этого приятного стимула, я решил помалкивать, уткнув подбородок в сплетенные пальцы. Греха таить нечего, я не получал такого удовольствия со съемок «Собаки Баскервилей».

– Нам не на кого рассчитывать, – продолжал Фокса. – Еще несколько дней мы будем отрезаны от всего мира, а к приезду полиции необходимо собрать все данные. Кому же, как не вам?

– Звучит разумно, – сказал доктор Карабин.

– Надеюсь, что так и будет, – согласилась мадам Ауслендер.

Все, включая Клеммеров, изъявили свое согласие.

– Попытка не пытка, что мы теряем? – подвел итог ехидный Малерба.

Я сделал вид, что терпение мое лопнуло. В конце концов я знаю, как вести себя на съемочной площадке или на подмостках. И потому, довольно резко распрямив свой долговязый костяк, поднялся на ноги, застегнул верхнюю пуговицу пиджака и с угрюмым достоинством изобразил, что покидаю высокое собрание.

Малерба удержал меня:

– Ну перестань, Хоппи… Не дури.

– Не смей меня так называть.

– Ладно-ладно, сядь, успокойся.

Я нехотя – что называется, скрепя сердце – сел.

– Он отчасти прав, – обратился Малерба к остальным. – Всерьез говоря, мы затеваем какую-то глупость. Он ведь всего лишь актер. Замечательный актер, спору нет, но не более того.

– И отель наш был всего лишь отелем, пока тут не обнаружили мертвую женщину, – возразил Карабин.

– Это так, – согласился Ганс Клеммер.

– А теперь – остров, где обитают десять негритят, – вольно пошутил Фокса.

– В самом деле – что мы теряем?

Нахат Фарджалла нервно рассмеялась. Потом восхищенно помахала ресницами в мою сторону:

– Это же просто фантастика, Ормонд! Кажется, что мы стали персонажами фильма!

– Магия кино, моя дорогая, – сострил Малерба, не спускавший с меня глаз.

Я откинул голову на спинку кресла, сделав вид, что ко мне это все не имеет отношения.

– Я видел его, понимаете? – стоял на своем неколебимый Фокса. – Видел, как он смотрел, когда мы стояли в павильоне на пляже.

– Да, это так, – поддержал его доктор. – Я тоже обратил внимание, как он рассматривает оборванную веревку.

– И это было не кино.

Наступило долгое молчание. Все ждали слова хозяйки, а та испустила вздох, долженствовавший означать сомнения. Но потом кивнула – все зааплодировали так, словно на экране пошли титры, – а Малерба расхохотался:

– Попробуй, Шерлок.