Последнее дело Холмса

Он взглянул на меня с сомнением:

– Вино? «Гуменисса Бутари», к примеру?

– Нет, спасибо, не пью, – напомнил я.

Он выразил свое неодобрение чуть заметной гримаской и золотой искоркой во рту. По его невысказанному средиземноморскому мнению, есть рыбу без вина – это профанация. Но я, как говорится, слишком близко увидел волчьи уши и потому вот уже пять лет не употребляю крепких напитков. И слабых тоже. Никаких не употребляю.

– На десерт могу предложить пирожные с черной малиной. Очень ароматная, местный сорт.

– Учту. Спасибо.

Жерар отошел к другому столу. Если я чем-то горд по-настоящему и даже больше, чем орденом Британской империи, который ни разу не прикалывал к лацкану, – королева Елизавета в золотые годы девичества была моей пламенной поклонницей, – так это своим умением общаться с теми, кого называют «обслуживающий персонал». От младых ногтей я усвоил, что именно они решают возникающие проблемы, а их добрая или злая воля зависит от того, какое мнение они составят о тебе. Обе войны, которые я повидал на своем долгом веку, – первая была беспокойней второй, потому что я провел ее во фламандской грязи вместе с Ронни Колманом, Гербертом Маршаллом[9] и еще кое с кем из старых друзей, – окончательно укрепили во мне убеждение, подтвержденное опытом кино: исход сражения и съемки решают не генералы, а сержанты, то бишь студийные осветители, плотники, гримеры – называю не всех.

Я наблюдал за Жераром, что не мешало мне заниматься закусками – черные маслины, свежий сыр, тушенный в вине осьминог: мадам Ауслендер была отличная стряпуха. Глаз радовался при виде того, с какой элегантной непринужденностью Жерар – серьезный, профессионально внимательный ко всему – переходит от столика к столику, откупоривает бутылки, зорко следит за действиями молодых официантов Эвангелии и Спироса.

Вот как раз в этот миг открылась стеклянная дверь из вестибюля, и в ресторан вошел представительный господин.

– О-о, господин Фокса! – заметив его, воскликнул Жерар.

И, поблескивая золотым зубом, устремился ему навстречу через весь зал, подвел к столику неподалеку от моего. Новоприбывший был хорош собой и не старше сорока. Вчера за ужином я издали видел его. Сейчас на нем были темно-синий блейзер, клетчатая рубашка без галстука и фланелевые брюки. Я разглядывал его, стараясь, чтобы это было незаметно, покуда приятный аромат рыбы не заставил меня повернуть голову. Официантка Эвангелия всегда двигалась бесшумно, как кошка.

– Ваша дорада, сэр.

– Ах да!.. Спасибо.

Некоторое время я сосредоточенно орудовал вилкой и ножом – терпеть не могу лопаточку для рыбы, – наслаждаясь блюдом и стаканом холодной воды. Потом стал оглядывать других посетителей. Этим я и был занят, когда появилась еще одна дама, – ей было за тридцать, причем мыс Горн, откуда путь ведет к «под сорок», она уже обогнула; типичная туристка, каких то и дело заносит на греческие острова. Легкое платье на лямочках открывало загорелые плечи, широкополую соломенную шляпу с красной лентой она держала в руке. Очень светлая блондинка… красивые ноги… глаза не то серые, не то голубые – издали не разглядеть. Красавицей ее не назовешь, но для англичанки вполне хороша.

Она села за стол, к которому ее проводил заботливый Жерар, но при этом вела себя как-то нерешительно и оглядывалась по сторонам. Ее словно что-то беспокоило. Вот обменялась с официантом несколькими словами, которых я не расслышал, – он покачал головой. Вот снова принялась растерянно оглядываться, а потом уставилась на дверь, как будто ждала чьего-то появления. Я пришел к выводу, что ждет она свою спутницу в путешествии, женщину такого же типа и рода, как она сама. Наверно, снимают один номер на двоих, продолжил я свои умозаключения, и накануне я их уже видел.

Кофе я попросил подать на террасу, отложил салфетку, поднялся и пересек зал по направлению к стеклянной двери. Проходя мимо столов, я ни с кем не встречался глазами, но боковым зрением ловил на себе взгляды всех присутствующих. Как человек, привычный к интересу публики – несколько ослабевшему в последнее время, как уже было сказано, – я отвечал легкими поклонами.

Вид с террасы открывался волшебный и вполне оправдывал местоположение отеля. Старинная вилла была выстроена, вернее, вписана в невероятный пейзаж: руины греческого храма на вершине холма, густо заросшего по склону кипарисами и кедрами; спускающийся к берегу сад олив, мимоз и бугенвиллей; а за морем, которое солнце и ветер превратили в кобальтово-синее лезвие, покрытое белопенными барашками волн, отчетливо, несмотря на расстояние, видны далекие горы Албании и уступы берега Корфу.