Последнее крымское предупреждение

Он стиснул зубы, подтянулся из последних сил, перекатился с борта на корму. Конечности немели, радужные брызги плясали перед глазами. Сил не осталось абсолютно никаких. Нападение на рулевого вылилось бы в самоубийство.

Майор перекатывался, полз, за что-то хватался, но не чувствовал своих рук. Он влез в углубление под сиденьем, поджал ноги, натянул на себя какую-то мешковину, потом еще одну. Его трясло, стучали зубы. Предательское онемение расползалось по конечностям.

Ничего, теперь он немного передохнет. Скоро свои прибудут. Или Вадим сам начнет действовать.

Похоже, старость была не за горами. Он превращался в какое-то задубевшее дерево. Обморок накатывал волнами. Репнин проваливался в него, никак не мог прийти в себя. Он пытался вникнуть в события, происходящие на борту, но они ускользали.

Рядом кто-то топал. Майор сжимался в пружину, гадал, сможет ли дать адекватный отпор. Но террористы не замечали его. На корму они почти не ходили, моторы управлялись дистанционно, из рубки.

Временами раздавались крики, люди грязно ругались. Голоса Ждановича он не слышал. Кто-то стонал внизу, сыпались звуки ударов.

«Зря я грешил на майора и его парня, — вяло думал Вадим. — Здесь они, просто подставились, не проявили должный профессионализм».

Занемели ноги, но он боялся ими шевелить. Сознание постоянно куда-то проваливалось. В моменты ясности майор старался взять себя в руки, понять, что происходит.

Судя по голосам, на борту находились Романовский, Пичулин и еще двое их пособников. Местные патриоты? Законспирированные агенты, рекрутированные для поддержки? Что ж, Романовскому пригодилась их помощь. Но задание он все равно провалил.

Оттого и ругань на все Черное море.

— Не могу понять, почему не сработала взрывчатка. Что за мерзость мне подсунули? Маяк и взрыватель были исправны, груз надежно упрятан, — прокричал Романовский.

— Пан майор, на теплоходе были москали из ихнего антитеррора, — перекрыл рев двигателей Пичулин. — Они знали про катер и теплоход. Проследили, куда вы прячете груз, избавились от него или удалили взрыватель. Что тут непонятного? А не брали вас потому, что люди кругом были. Они и Громанько со Стеценко замели. Почему те не выходят на связь? Переиграли нас, пан майор. Но ничего, мы взяли их офицера из военной разведки, можем поторговаться.

Романовский был в бешенстве, выдержка отказала ему.

— Не торговаться, уничтожать этих тварей надо! Что за бездари кругом, с кем работать?! Крым и Донбасс промайданили! Страна непонятно куда катится. Последствия провала трудно представить, — прорычал он и спросил: — Петрович, ты уверен, что в этом квадрате нас москали не засекут?

— Не грузи, майор, все под контролем, маневрируем, как уж можем, — пробубнил какой-то мужик. — Вроде сбили их со следа, ушли в другую сторону. Коктебель напротив, здесь нас искать не должны. Еще малость, и выйдем из территориальных вод. А там свои суда, американский фрегат торчит в соседнем квадрате. Я знаю, на какой волне общаются пограничники. Они пока обшаривают соседние квадраты. Проскочим, Господь нам поможет.

— Конечно, проскочим, — поддакивал ему другой голос. — У москалей не хватит возможностей заблокировать весь район.

«Откуда у них такая осведомленность? — вяло думал Вадим. — Не иначе „кроты“ окопались в управлении береговой охраны».

Несколько раз, когда стихали голоса, он порывался выйти из укрытия. Но снова кто-то прибегал, лаялись люди. Катер маневрировал, майор это чувствовал.

«Неужели уйдут безнаказанными?» — гналась за ним печальная мысль.

Самочувствие Репнина не улучшалось. Очередной обморок был бескрайним, как Мировой океан. Он провалился в бездонную пучину.

Майор очнулся от невероятной тишины, распахнул глаза. Он не знал, как долго был без сознания. Кто-то из великих сказал: «Вечность — это утомительно. Особенно под конец».

Катер никуда не плыл. Он покачивался на легкой волне, дрейфовал в открытое море. Глухие голоса доносились с нижней палубы.

Репнин отогнул вонючую мешковину, высунул голову из ниши. Небо темнело. Это сколько же времени прошло? Часы на руке разбились. Телефон промок, значит, осталось его только выбросить. Судя по небу, сейчас было около восьми вечера.

В кокпите тихо. Что случилось — горючее кончилось? Где они находятся? Ведь катер давно ушел из территориальных вод.

Конечности, в принципе, гнулись. Ныло туловище, трещала голова, першило в горле, но ему явно становилось лучше.

Репнин выполз из ниши, приподнял голову. Над водой поднимался туман. Клубились, расползались мглистые завихрения, оплетали ржавые борта. Видимость терялась уже в нескольких метрах.

Вадим сел на корточки, стараясь не наехать на какую-нибудь железку, прислушался. Остались проблемы с координацией, он чуть не упал, оперся руками о скользкий пол.

В кокпите кто-то был. Чиркнула зажигалка, мужчина прикурил, шумно выдохнул дым.

Вадим замер, потом медленно пополз вперед. Заскрипели бутсы на лестнице, и через мгновение мужиков в рубке стало двое.

— Куришь, Петрович?

— А тебе-то что, Горлан? — Настроение у курильщика явно было не из лучших.