Последнее купе

В темноте прогудели позывные УКВ-станции в Асберге: айн-цвай-драй, шесть утра, день рабочий начался, рыбакам вставать, селедкам – казни ждать. Жора разлепил глаза и стал смотреть в потолок и слушать, как бубнит не по-нашему радио, вылавливая отдельные знакомые слова, складывая их так и сяк. На побережье восточный ветер 22–25 метров в секунду, 8 градусов ниже ноля, секущий снег, буран.

Жора представил лодку, продирающуюся сейчас через темные волны к Порсангер-фьорду, и две согбенные фигуры в ней, совершенно закоченевшие. Ему стало не по себе.

Лена рядом заворочалась, открыла глаза.

– Вовкин проснулся, да?

– Нет, – ответил Жора. – Это радио. Опять шторм передают. Спи.

– Угу.

Она повернулась к нему задом, теплая и разморенная, пробормотала что-то по-норвежски, кажется «обними меня». И сразу уснула. Отличница, хмыкнул Жора.

Он полежал еще немного, вставать не хотелось. Это ж только говорится так: шесть утра, а на самом деле там ночь, долгая полярная тьма, так сладко было бы уснуть сейчас и продрыхнуть до самого апреля, как медведь. Но есть работа, график, груз, есть Сивый. И Вовкин есть – на него полярные чары не действуют. И щетина вон какая отросла, хотя брился всего семь часов назад. Тут и вправду в медведя обратишься, если не встанешь. Жора протянул руку и нащупал книжку на ночном столике, там между страниц упаковка с «моргаликами», он сунул одну таблетку в рот и сжевал. А теперь, ну-ка – айн, цвай, драй, подъем!

Бассейн на первом этаже, здесь семьдесят квадратных метров: «лягушатник» для Вовкина, взрослый бассейн для них с Ленкой и небольшой бар. Вода здесь тоже остыла – Жора забыл включить вечером бойлер. На поверхности плавает какой-то мусор. Холодно. Жора зарулил за стойку, плеснул себе полстаканчика виски, выпил, постоял, зевая и почесываясь, и отправился чистить зубы в ванную.

В половине седьмого он был умыт, выбрит и одет, и завтракал на кухне, одним глазом поглядывая в тарелку, другим – в телевизор, там главный тренер «Мальме» давал интервью. Вода для кофе как раз вскипела, когда снаружи донесся пронзительный автомобильный сигнал и крики. Жора вытер руки, достал из-за холодильника пятизарядный дробовик – здесь почти в каждом доме есть такой – и вышел на крыльцо. Сначала ничего не увидел: темно, метель. Потом из темноты проступила упакованная в «мордошлеп» фигура соседа Мортенсена, его усадьба находится в километре отсюда. Мортенсен был зол, как пещерный медведь, и орал что-то на своем «айн-цвай-драй». Жора разобрал только, что сегодня пятница, и, значит, его очередь расчищать дорогу к шоссе.

– Фашист недорезанный, – сказал соседу Жора. – Сына разбудил, наверное. Разверещался…

Мортенсен все равно ни слова не понимал по-русски. Жора вернулся в дом, обулся и набросил полушубок, прислушиваясь к сонному плачу, долетавшему из детской комнаты наверху.

– Лен! – крикнул он зычно. – Подъе-оом!

Теперь Вовкин не уснет, это точно, прохнычет до самого обеда. Жора спустился в гараж. Кроме «лендровера» и Ленкиной «иночетти» там стоял звероподобный снежный бульдозер, упасть и не встать, жуткая машина. Жора выкатил его на улицу, притормозил прямо перед сизым носом Мортенсена, а когда норвежец отскочил в сторону, опустил широкий скребок и спокойно погнал кипящую снежную волну к шоссе.

2.

В девять пришел Гунар Вердруп, он из местных. Сивый платит ему не столько за работу, сколько за вранье, когда по воскресеньям в деревенской пивной заходит разговор об этой странной русской семье, что поселилась на вилле Эгге-Пер, и начинаются всякие расспросы, и Гунару Вердрупу торжественно подносят стаканчик, чтобы он растолковал обществу, чего они тут забыли, эти русские, – тот опрокидывает стаканчик в себя и принимается вдохновенно заливать, что, мол, да никакие они не бандиты, это ж и тюленю понятно, по крайней мере автоматов он там у них не видал, и гости к ним приходят порядочные, а вот то, что эта русская парочка замешана в каких-то финансовых аферах – это возможно, да, «пирамиды» там всякие, фальшивые авизо и прочая и прочая. Иногда общество интересуется, а почему это у русских мальчонка такой смуглый, с раскосинкой, ни на мать, ни на отца, ни на кого не похож? В таких случаях Гунар опрокидывает еще стаканчик, напускает на себя умный вид и говорит: эх, деревня! это ж русские, у них у всех кровь порченая, татарская, а еще этот Чернобыль… Скажите спасибо, мол, что не с рогами, вот так.

Когда же Гунар не сидит в пивной и не треплется, он вместе с Жорой сопровождает героин в Майбот, маленький город на границе с Финляндией и Швецией. И делает еще разную мелкую работу: за продуктами съездит, в гараже управится, электропроводку наладит. К тому же Гунар единственный человек на мысе, кто знает хоть немного по-русски.

Сегодня Жора ему сказал:

– Выгуляешь Вируса, почистишь и можешь идти домой. Завтра поедем, будет трудный день.

Гунар с сомнением глянул на небо.

– Погода нехорошо, – сказал. – Груз сюда не доплывать.

– Это уже не твоя забота. Иди и делай, что велено.

– Слушаю, хозяин.