Последнее оружие

Подбираюсь на цыпочках к его двери. Совсем рядом за полированной доской полнозвучно слышатся голоса. Кто-то сейчас вывалит из комнаты, а мне некуда спрятать свою фигуру! Поблизости ни туалета, ни буфета. Я становлюсь справа от двери, которая открывается без особой резкости и поэтому почти без удара прикрывает меня. Выходят двое, мужик с дамочкой, разговор с Затуллиным ведется на пороге, тона вежливые, приглушенные. Видимо, не дружки это и подружки, а подчиненные товарища майора. Люди движутся от меня вдоль по коридору к выходу, Андрей Эдуардович затворяет дверь. Я, повернувшись спиной к уходящим, делаю несколько широких скользящих шагов в противоположную сторону — на тот случай, если эта парочка обернется или заметит чего-нибудь на повороте боковым зрением. Тогда они просто посчитают, что какой-то постоялец гостиницы вышел из своего номера и отправился немного пробздеться — в гости, например.

Парочка скрылась за горизонтом поворота, я выждал еще несколько секунд — не вернутся ли, — а потом с нарастающим шумом шагов направился к нужной двери и постучал.

Затуллин открыл почти сразу, — похоже, решил, что вернулся кто-то из его недавних посетителей. И с порога, когда даже не поднял еще глаз на физиономию визитера, получил резиновой трубой, начиненной стальными шариками, в челюсть. Майор плашмя опрокинулся на пол, очевидно, сразу случился перелом шейных позвонков. Но для верности я взял его голову за макушку и челюсть и резко дернул вправо. Через полминуты было ясно-Затуллин надежно стал трупом и обителью распада.

Я отделился от «донора», и время снова уплотнилось, накладывая эпизоды друг на друга — Киянов в коридоре третьего этажа, Киянов на стене. Киянов сползает по вертикальной поверхности, выискивая носками кроссовок какой-нибудь уступ и держась на крепких пальцах. Все очень профессионально. Киянов прыгает с карниза второго этажа вниз, вдоль баков прокрадывается к забору, перебирается через него.

А потом я перестал видеть Петю Киянова. Наступило затмение и следом новая зоологическая картинка: из того самого ужаленного кузнечика, только уже околевшего, вылетают маленькие осочки. И снова повторилось круговерчение. Я пролетел сквозь стену, похожую на водопад, а красномордое пятно Апсу шепнуло мне вдогонку: «До встречи в теплых краях, твои верхние ворота закрываются». Я успел еще заметить вдалеке три фигуры, имеющие человеческие очертания, они как будто выглядывали из-за бугорка. Там был бес с пальцами, вымазанными в кровавой еде, демоница со свисающими титьками, строгий демон с гордо воздетым подбородком…

Продрал глаза уже в своей кровати. И первым делом ощутил страстное облегчение. Случившееся — всего лишь мудацкий сон. Никого я не кокнул, и Петя Киянов тоже чист перед законом — я просто дрыхнул и по-фрейдовски высвобождал свои страхи.

Конечно, Затуллин способен причинить мне большие неудобства, но я скорее сам себя угощу дубиной по черепу, чем буду проходить через этот маховик: арест, допросы, побои, трибунал, камеру, прошения, ожидания. Может, еще вместо честного расстрела пустят как «куклу» спецназовцам на тренировки. Я с радостью ощущал облегчение от непроделанной работы, а когда, повернувшись, обнаружил рядышком свою нанайку-японку, то отдраил ее как и требовалось, с легким сердцем и пустой головой. В восемь утра мы покинули номер. Дежурный администратор в холле уже успел смениться и, оценив новую рожу, я просто сунул ей четвертак.

Подбросив «гейшу» до дому, я порулил к Борееву. До обеда занимался программистскими делами, а на процесс принятия пищи меня неожиданно зазвала «баба-яга», у которой я застал и Сайко.

— А, наш ведущий специалист по темным силам, — приветствовал меня генерал-майор. — Или, может, просто бес?

— Ну, если я просто бес, то вы натуральный Вельзевул, — ответил схожим «комплиментом» я.

Бореев пощелкал кнопками на «обеденном» пульте, и через пять минут в кабинет из открывшейся дыры в стене вкатился колесный столик, накрытый на три персоны.

— Я ознакомился с планом профессора перевести тебя, Глеб, в научные работники нашей будущей экспедиции. Это хорошая идея, — сказал Сайко, набрасываясь на булочки со сливками. — У тебя имеется пара месяцев, дабы узнать все, что известно товарищам ученым. В итоге, может быть, они возьмут тебя в свою брахманскую касту.

— Касты, это, пожалуй, то, что нам нужно, — четко высказался Бореев. — Если бы нас не морочили догматики, давно уже управители, военные, ученые, рабочие и крестьяне были бы распределены по четким категориям. Желание остаться членом касты служило бы, кстати, основным стимулом к работе. А кто недостаточно бы старался — попадал бы в касту под названием «мусор».

— Правильно. Каждому свое. Хирургу — органы и операции, скульптору — натурщиц, алкаголику — водку. — Сайко уловил что-то свое.

— Так это ж Платон проповедовал, Михаил Анатольевич, — махровый реакционер, поборник инфантицида и певец гомосексуализма, — откликнулся я справкой. — Чего только стоит фразочка: «нет сильнее войска, чем то, что состоит из влюбленных воинов».