Последнее оружие

Хорошо, клякса кляксой, а мои ученые друзья разве ни при чем? Провели ведь они со мной в семьдесят восьмом эксперимент безо всяких угрызений совести. А что, если в восемьдесят третьем решили повторить? Только сижу я не в вольере, а вроде бы свободный, как бы гуляю сам по себе. Вдруг Бореев и Сайко знают намного больше обо мне, в том числе о моих провинностях, чем мне кажется? Мне и рыпнуться некуда с жалобой, сразу «доброжелатели» откроют всю правду о моих шалостях, и тогда не помогут ссылки на матричное поле. А не сдают меня Сайко с Бореевым в руки Второго Управления лишь потому, что проводят важный опыт с использованием моей жизни и судьбы. В котором участвовал с их стороны также… доктор Пинес.

Ну-ка, прокрутим назад. Лиза в семьдесят восьмом пыталась вытряхнуть сведения о карательной медицине из психиатров, те в свою очередь дали на нее показания комитетчикам. К кому бы Елизавета обратилась сперва? Да к Соломону. Если тогда он еще не числился в осведомителях, то после обработки в Комитете кинулся бы помогать столь нелюбимым органам. Нет, он не стучал бы на всех подряд — иначе меня замели бы еще в семьдесят восьмом — но аккуратно исполнял разовые поручения. Недаром же такой ханурик, как он, до сих пор держится на службе. А нынче Сайко отследил мой контакт с Пинесом и использовал доктора по своей линии. Я накушался необходимых таблеток, а Затуллин с Кияновым просто попали под каток передовой науки, пытающейся управлять судьбой человека. Похоже или непохоже? Ладно, в любом случае, я пока необходим товарищам Сайко и Борееву, поэтому они должны меня лелеять.

Через неделю меня вызвали Виталий Афанасьевич с Михаилом Анатольевичем и сообщили, что… в связи с моими мощными успехами в компьютерном деле и прочих науках, а также по причине быстро меняющейся ситуации на «полигоне», срок моего обучения резко сократился. Дескать, весна наступает, прилетают мухи, выползают на солнышко глисты, тянутся к теплу микробы, пора. Значит, вскорости предстоит дорога дальняя, через Багдад, в южноиракские болота.

Наша дружная группа должна была остаться в прежнем составе, и лишь Сандомирского по мере сил предстояло замещать мне.

— Дивно устроен мир, — сказал на последнем уроке Бореев, — но это редко до кого доходит.

Мы сидели перед большим, метр на метр, экраном, на котором крутили видеофильм.

Элементарные матрицы на экране, окрашенные в разные цвета и для наглядности имеющие формы разных многогранников, по всякому соединялись друг с другом. Из этих соединений — по крайней мере, в фильме — получалось что-то похожее на молекулы ДНК, только еще более сложное, фигуристое. Большие буквы, бегущие в нижней части экрана, называли эти «молекулы» матричными макроорганизмами и даже перечисляли в столбик их продукцию: Земля, Солнце, планеты, звезды… На этих сложных больших матрицах собирались матричные организмы попроще-регуляторы и операторы. Регуляторы производили такой сложный товар, как экосистемы — моря, реки, леса, горы. От операторов происходили минералы, растения, животные. Метантропные матрицы, заведующие устойчивостью человеческого рода, находились на стыке между операторами и регуляторами.

Я кое-что уловил, поскольку режиссеры фильма все время играли на сходстве своей матричной теории с генетикой, которая теперь, как известно, уже не «продажная девка империализма». Даже вопрос подобрал:

— Так, может, существуют гнусные матрицы-вирусы, что умеют встраиваться в эту самую матричную «ДНК», отчего появляются всякие угрожающие монстры? Какие-нибудь грифоны, трехглавые змеи или там сфинксы с женскими сисями и когтистыми лапами? Только ты среагируешь на зазывные гениталии, как сразу попадешься на ужин.

— Монстры нежизнеспобны. Их не надо бояться. И не стоит обзывать кого-то вирусами. Если мы найдем и используем матрицы, которые способны разрушить закосневшее и расширить гармонию, то воспоем их в одах и поэмах…

— Михаил Анатольевич, чем на самом деле мы занимаемся на полигоне?

— Мы, ученые, отдаем должок Комитету. Чтобы заботиться дальше о прогрессе науки, мы должны наглядно вредить американцам. Нашему кормильцу это нравится.

Я не знал, в какой должности — специалиста или подопытной крысы — отправляюсь на полигон сейчас. В этом убеждало и то обстоятельство, что суперзнатока из меня даже не пытались сделать. Хотя, может, дело было лишь в ограниченном ресурсе времени. Впрочем, Дробилин и прочие спецы аккуратно представляли мне схемы расположения сверхчувствительных детекторов, фиксирующих магнитные возмущения среды. Также учителя показывали приборы «раздражители», которые сами производили эти возмущения, чтобы потревожить матрицы-регуляторы. Учителя тыкали пальцами в неясную мешанину дешифровочной аппаратуры — эх, ничего объяснять у нас толком не умеют. Я уяснил лишь то, что «мешанина», обрабатывая информационное сырье, в итоге предсказывает судьбу какого-нибудь явления или живой твари.