Последнее оружие

Потом я еще прибавил ходу, потому что в этих криках слышалось столько искреннего отчаяния, полнокровного ужаса и еще чего-то знакомого по тональности.

Субтропический лес — это, конечно, не джунгли, однако ночью он был начисто лишен всякого флера. Просто какие-то помехи-ветки, которые хлещут тебя по лицу и норовят выщербить глаза, какие-то помехи-корни, что пробуют зацепить тебя за ногу или устроить подсечку. В общем, все хотят сделать побольнее.

А потом крики вдруг стихли, и мне самому стало жутко от предстоящей моему обозрению сценки. Совершенно неожиданно мы с Хасаном выскочили на полянку, где сновал человек с фонариком и ножом в руке — плюс нечто малопонятное, похожее на огромную тощую обезьяну.

На моих глазах нож воткнулся в обезьяну и остался в ее туловище, впрочем, та отреагировала неадекватно, то есть схватила человека и стала душить. Тут уж я сделал рывок и всадил очередь ей в башку. Тварь даже не отпустила удушаемого. Тогда я взял на излом ее две конечности, одновременно всаживая колено в твердый бок. Рычаг излома все-таки сработал, и добыча выскользнула. Однако агрессивный противник тут же взметнулся на меня. Я дал очередь в упор. Обезьяну шатнуло, но не больше. Это же пули сорок пятого калибра! Останавливающее действие у них специально рассчитано на самых напористых!

Я, чуть ли не уткнув ствол в странного неприятеля, выпустил еще одну порцию свинца, и тут он, наконец, свалился. Вот тебе и обезьянка. У меня из потока мыслей получился какой-то гоголь-моголь. Я никак не мог взять в толк, откуда в дружественном Ираке взялись обезьяны такого размера и такой живучести.

Тем временем чужая добыча судорожно уцепилась за мою руку и я услышал ее прерывистое дыхание.

— Ну-ну, не стоит благодарности. Все образуется.

Образовалось! Я получил удар в ухо, — наверное от того гада, которого уложил очередью, — схлопотал, словно дубиной или большой костью. После чего свалился на землю и наблюдал, как тощая тварь, слегка наклонившись, опускает мне на живот свою волосатую острую ногу, а из дырок на ее груди сочится противная густая жидкость.

Первый раз мне удалось увернутся, потому что я почувствовал упругие едкие волны, идущие от нервных узлов странной обезьяны. Но еще немножко, и вражеская нога расплескала бы мои потроха.

Однако в предпоследний для меня момент тварь куда-то взлетела, и я понял, что Хасан успел накинуть ей на шею веревку и вздернуть, используя в виде рычага толстую ветку. Тут уж я до неприличия остервенело принялся рубить повисшую фигуру своим штык-ножом. Густая вязкая жидкость так и брызгала на меня, соплями застывая на лице, куртке, штанах. Когда иракец отпустил веревку, и тощая тварь упала на землю в совершенно дохлом виде, я успокоился, с помощью глубокого выдоха выведя из себя лишнее напряжение. Затем стал знакомиться с дохляком.

Джоди Коновер, убитый в подземелье, выпитый упырями, вновь оживший и искромсанный нынче на куски. Впрочем, Коновером его можно было назвать лишь условно. Жировая прослойка в теле отсутствовала начисто, кишечник высох, и живот практически прилип к позвоночному столбу. Какой-то кощеев отпрыск. Кожа была не просто коричневой и морщинистой, а напоминала шкуру крокодила. Там, где я орудовал ножом и пулями, имелись рваные дыры, некоторые из них успели затянуться веществом, похожим на каучук. А еще можно было заметить, что в этом человеке нового типа не было крови и кровеносных сосудов, полости тела заполняла какая-то другая жидкость, которая, очевидно, переносила энергонасыщенные вещества. Однако перекачивалась она не сердцем, а, возможно, сокращением брюшных мышц.

Узнал я и человека, спасенного от насильника столь мощными усилиями. Врачиха Розенштейн.

— Лиза, это твой ухажер, надо понимать? Чего ж ты отказывалась гладить его по позвоночнику?

На удивление доктор Роузнстайн откликнулась не слезами, не истерикой, а смешком.

— Тот, прежний ухажер, которого ты отвадил, выглядел куда аппетитнее.

— Уж нет, Сючиц и в подметки не годится Коноверу. Как этот Джоди к жизни тянется и к тебе… Пошли отсюда, пока он не ожил со словами: «а это еще все цветочки.» Сжечь-то мы его все равно не сумеем, остальные же меры, боюсь, подействуют неадекватно.

Покинутую стоянку мы искали битый час, в течение которого я бережно вел американскую докторшу за плечи или за руку. Друг Хасан, поглядывая на нас, завистливо вздыхал вместо того, чтобы высматривать дорогу. Мне и в самом деле было приятно прогуляться со старой знакомой, которую благодаря мне не съели, не трахнули, не пустили на удовлетворение каких-то других надобностей. По дороге я вспомнил ту старую секс-волну, потому что сейчас она возникла снова и даже, забурлив, прошибла меня. Впервые за пять лет, между прочим. Однако сейчас в ней присутствовала и какая-то дополнительная заводка со стороны дамы, некая торопливость. Но я твердо помнил, что излишние аппетиты и «скорострельность» всегда вредят совместному времяпрепровождению, поэтому старался дышать глубже.