Последнее письмо из Греции

Распахивается парадная черная дверь, и меня молча приветствует невысокая женщина в форменном платье и жестом приглашает в дом.

Вестибюль от стен до потолка отделан белым мрамором, почти как мавзолей, шаги гулким эхом разносятся под сводами. Длинный коридор впереди украшен одноцветным декором, перемежающимся с потрясающими произведениями современного искусства. Ко мне шагает элегантная фигура в льняном костюме, и я останавливаю взгляд на его дорогих дизайнерских мокасинах.

– Я Тони Джовинацци. Как замечательно, что вы приехали, для меня такое удовольствие познакомиться с вами, Софи, – говорит он с американским акцентом образованного человека, с энтузиазмом пожимая мне руку. – Не могу передать, как я рад приветствовать вас у себя.

– Большое спасибо, что уделили мне время, мистер Джовинацци.

Он ведет меня вглубь дома, настаивая, чтобы я звала его «Тони». По дороге к дверям внутреннего дворика мы проходим мимо Миро, двух Кандинских и некоторых других произведений современного искусства.

– Что будете пить: чай, воду, кофе?

– Спасибо, от чая не откажусь, – говорю я, усаживаясь в одно из огромных плетеных кресел, расставленных вокруг дремлющего застекленного кострища во внутреннем дворике.

Деревья и кустарники на заднем дворе такие же пышные и зеленые, как перед домом. Молчаливая женщина уходит, чтобы приготовить чай.

– Расскажите, как продвигаются поиски картины.

Он закидывает ногу на ногу, обнажая загорелую лодыжку, которая еще ярче выделяется на фоне белых льняных брюк.

– Не слишком успешно. Я подозревала, что путь к ней тернист, но, видимо, я слишком наивна. Такое чувство, что с тех пор, как сюда попала, я ничуть не сдвинулась с места. Извините за пессимизм.

– Ну что вы. Картина важна не только для мира искусства, но и для вас. Не возражаете, если я полюбопытствую, как вы о ней узнали? Долгие годы это был просто слух, а потом появилась масса фальшивок, утверждающих, что это «утраченная Линдси Кинлок». Ваша мать быстро это пресекла. Но все же никому не давала подсказки о пятой картине серии. Не могу судить, что это было: то ли очень умный ход, то ли уклончивость, только о картине заговорили.

Я лезу в сумочку, достаю фотокопию и передаю ему.

– Вот это я нашла в гардеробной, в коробке с фотографиями Метони. Я спросила о картине маминого агента, поговорила с вашим арт-дилером Никосом и все еще жду ответа от этого парня, Дмитрия. Ему принадлежит большая галерея в Пилосе. Пока это единственные зацепки.

Он внимательно изучает лист бумаги, то поднося его к глазам, то отдаляя, его взгляд скользит по линиям берега и пляжа и останавливается на человеке на переднем плане.

Тони взволнованно смеется.

– Если нам посчастливится увидеть ее своими глазами, она наверняка произведет фурор. Невероятно. Даже не верится, что я на нее смотрю. Я знаком с Дмитрием, могу связаться с ним и поторопить. Знаете, когда я впервые увидел в Штатах работы вашей матери, меня просто захлестнула волна чувств. Картина называлась «Она уходит из дома», и моя дочь только что уехала в колледж. Я сильно переживал, и картина вытащила мои чувства наружу: на открытии выставки я безудержно всхлипывал на глазах у всех. Я сгорел от стыда.

Я с нежностью улыбаюсь, осознавая, сколько людей подобным образом воспринимают мамину работу.

– Она написала эту картину, когда я уехала в университет. Оригинал находится в офисе Арабель, маминого агента. Когда я вижу картину, на меня накатывают воспоминания.

– Ах да, несносная Арабель. Я рад, что она нас познакомила. Так позвольте мне показать вам те картины, что хранятся у меня.

Я следую за ним назад, в дом, мимо экономки, несущей поднос с чаем к столу во внутреннем дворике.

– Осторожно, смотрите под ноги, – предупреждает он, указывая на едва заметные мраморные ступеньки в ослепительном мраморном полу, ведущие вниз, в гостиную. В ее стену встроен современный черный камин, а над ним – ярко-синий морской пейзаж, который выделяется на скромном фоне. У меня перехватывает дыхание. Цвета плавают и пульсируют вокруг огромного прямоугольника бурлящего моря и волн; волшебный греческий свет запечатлен идеально: солнце касается воды поцелуями, оставляя бриллиантовые крапинки.

– Ну, разве не чудо? – радостно вздыхает Тони. – Иногда ловлю себя на том, что просто стою здесь и смотрю. Ее работы притягивают. Другая картина там.

Мы идем в так называемую столовую. В центре – черный глянцевый стол, за которым могут разместиться человек тридцать, а посередине – огромная композиция из белых орхидей. Опять же, однотонность позволяет ярко сиять произведению искусства.

– А вот и вторая, – с гордостью сообщает Тони.

Оливковая роща изящна и нежна, деревья кривые, изогнутые стихиями, с корявыми стволами и ветвями. И вновь от размера и масштаба захватывает дух, и так странно видеть мамину работу в чужом доме.

– Как вы думаете, где может оказаться утраченная картина? – спрашиваю я, стараясь быстрее перейти к сути визита.