Последнее поколение

Надо сказать, в первоначальный план эта «процессия» никаким боком не входила. Предполагалось, что Тапри с Гвейраном вдвоём незаметно выберутся за город, извлекут транспорт из топи и пригонят на Городской полигон, где, и должно состояться назначенное мероприятие. (Когда Эйнер думал о тысячах людей, с первого восхода мокнущих и мёрзнущих там, на импровизированных открытых трибунах, наскоро сооружённых из металлических строительных профилей, ему становилось стыдно.)

Но жизнь внесла свои коррективы в лице форгарда Ломра, бывшего подчинённого цергарда Сварны. Начальник отдела Государственной хроники настаивал: исторический момент должен быть запечатлён для потомков во всей своей полноте. Ни одна деталь не должна быть упущена! Он пришёл в такое волнение, узнав о предстоящем событии, он так горячо и слёзно убеждал своего нового начальника, что сердце старого солдата, не привыкшего работать с людьми творческими и эмоциональными, дрогнуло.

— Да возьми ты его, чёрт с ним! Может, он и прав, насчёт истории… — попросил Эйнера дядька Хрит, которого все последние дни не оставляли мысли о Вечном. — Нам теперь какая разница, а человек того гляди заплачет!

Разница всё-таки была. Цергарду не хотелось, чтобы посторонние узнали о нечеловеческой природе Гвейрана и роли адъютанта в истории с пришельцами. Пришлось организовывать целый спектакль под кодовым названием «торжественное выуживание», со множеством участников.

Из камеры, с согласия Совета, был изъят один из пришельцев — якобы, именно он должен был пилотировать катер к месту. Тапри и Гвейран выступали в роли охранников. Сам цергард Эйнер был вынужден присутствовать как «представитель верховной власти». От ведомства пропаганды и агитации был лично форгард Ломр и рабочая группа военных телеоператоров и корреспондентов. Плюс команда сопровождения на случай атаки бронзоггов. В общей сложности, набралось человек двадцать.

— Ну, чисто на парад собрались! — съехидничал на прощание дядька Хрит.

Эйнер от возмущения ахнул:

— Нет, а кто мне их всех сосватал?!

— Да ладно, езжайте уж! — цергард Федерации сделал широкий царственный жест рукой.

Несомненно, среди охранников были шпионы чужих ведомств, причём не самые профессиональные, потому что не все смогли скрыть удивление, когда «кортеж» — так мысленно обзывал их выезд Эйнер — остановился, можно сказать, в чистом поле, сразу за разрушенными окраинными кварталами. Заёрзали, завертели башками, пытаясь отыскать взглядом приметы «строго охраняемого места» — минные поля, полосы колючей проволоки, сторожевые вышки, цепи оцепления… Но кругом была только топь, размокшая и страшная. По ней пришлось шагать минут двадцать, прежде чем прозвучала команда:

— Стоп! Дальше никто не идёт! Затянет.

Люди встали, все кроме четверых. Цергард Эйнер, пришелец и двое его конвойных сделали вперёд ещё шагов тридцать. Было видно, с каким трудом эти шаги им давались — увязали чуть не по-колено, еле ноги выволакивали, рискуя если не кануть в трясину навеки, то, как минимум, лишиться сапог. У форгарда Ломра — кабинетного работника, совершенно не приспособленного к службе в полевых условиях, сердце замирало при мысли, что вот сейчас, прямо на его глазах будет тонуть Верховный цергард Федерации. Ии тогда ему, как старшему по званию, придётся предпринимать какие-то меры по спасению, а он, в жизни по топи не ступавший, понятия не имеет, какие именно!

К счастью, обошлось без утопленников. Цергард Эйнер зря рисковать не хотел, и удалился от общей группы ровно настолько, чтобы посторонние не могли его слышать. Остановившись, обратился к пришельцу:

— Чувствуете, тут неподалёку ваш катер?

Наблюдатель Бринелли — по воле случая, это опять был он — уже несколько минут отчётливо слышал писк в левом ухе, и догадался, наконец, после получасовых мук неведения, зачем его на это мерзкое болото притащили. Но на вопрос отвечать не стал — гордо отвернулся. Церангара его поза не смутила, продолжил как ни в чём не бывало:

— Сможете его извлечь?

— Даже не надейтесь! — презрительно бросил тот.

— Ну, как вам будет угодно, — ничуть не огорчился цергард, и кивнул одному из конвоиров, лица которого Бринелли до сих пор не мог разглядеть под низко надвинутым капюшоном (впрочем, он и не старался это сделать, не видел в том интереса). — Гвейран, давайте вы!

Услышав имя, Бринелли едва не вскрикнул от изумления. С тех пор, как наблюдатель Стаднецкий не вернулся с допроса, они считали его погибшим. Человек он был резкий, и не то чтобы неприятный — скорее, непонятный, какой-то очень чужой, в его присутствии становилось неловко. Да и знали они его не слишком хорошо. Но о горькой его судьбе сожалели все, и очень искренне. Думали: вот пропал человек ни за что, сгинул в безвестности на чужой планете, похоронить нормально, по земному обычаю, и то некого!

А он, покойничек несостоявшийся, вот где, оказывается! Стоит себе живёхонек, в чёрной, страшной форме контрразведчика! И так она ему, надо сказать, к лицу, будто всю жизнь носил!