Последнее приключение странника

Он довольно точно представлял себе, как там все складывалось. Картина была ясна. С самого его отъезда брат только и делал, что доставал Эрин своими адвокатскими разглагольствованиями, уламывая ее поскорее развестись. И через семь лет она все же поддалась на постоянные уговоры семьи и согласилась расстаться с ним.

А он полагал, что она сильнее.

Неужели она забыла, что принадлежит ему?

Разве она не подозревала, что раньше или позже он вернется и снова займет свое место?

18 Гари

Я всегда мечтал жить раз и навсегда устоявшейся жизнью. Мне было известно, что некоторые боятся ее больше всего на свете, находят ужасной, разрушающей любовь и желание, но я был уверен в обратном, с нетерпением ждал и надеялся обрести ее. Она прекрасна и превосходит все, что я мог бы вообразить.

Наша с Эрин жизнь сама собой постепенно входила в колею. Каждый вечер я приходил к ней в “Одиссею”. Иногда, после нашей первой ночи, например, в баре с ней был Мило. В самом начале ее младший сын робел, старался оставаться в стороне и пробовал сообразить, кто этот незнакомец, общающийся с его мамой. Спустя две недели мы оставались в той же точке: он искоса следил за мной, если я к нему обращался, отвечал, но тихим голоском и предельно кратко, я не настаивал, терпеливо ждал, пока он привыкнет к моему присутствию. А пока с удовольствием наблюдал за ним. В некоторые дни в бар заходили Улисс и Лу. С ними все шло более гладко. Они были подростками, и потому отношения между их матерью и мной очень скоро перестали быть для них тайной. Брат и сестра вроде бы приняли их и даже перешли со мной на “ты”. Однажды, когда Эрин на что-то отвлеклась, а Лу занималась Мило, Улисс растрогал меня, тайком шепнув: “Не заставляй маму страдать”. Я протянул ему руку, заключая наш тайный договор, и он ее пожал. Старшие дети не стеснялись задавать вопросы о моих путешествиях и о дайвинге. Я очень быстро подметил искру зависти, промелькнувшую у Улисса. Я решил немного подождать, но пообещал себе, что, если все будет хорошо, я предложу ему пройти подводное крещение. Старшие ни разу не задали мне вопросов о своем отце, хотя, впрочем, обстановка объективно к этому не располагала. Я, однако, не терял бдительности, сознавая, что тема Ивана никогда не будет закрыта.

В те дни, когда Эрин уходила из бара до наступления вечера, я провожал ее, а позже она приходила ко мне. Когда она работала вечером, я сидел с ней в “Одиссее”, и после закрытия мы шли ко мне. Я пока еще ни разу не переступил порог ее дома, она как будто не была к этому готова. Я не торопил ее, тем более что не очень-то стремился попасть в дом, где жил Иван.

В последние две недели не было ни одной ночи, когда бы мы не были вместе несколько часов. Моя жажда была неутолима. Ее кожа, губы, груди, живот, вздохи, ее чувственность, в которой она вроде бы не отдавала себе отчета, – все в ней притягивало меня. Она была красивой, изумительно красивой, когда мы занимались любовью. Но в то же время такой хрупкой. Несмотря на грандиозность нашего первого раза и всех последующих, на нее иногда накатывали всплески опасений, сдержанности. В такие минуты ее глаза вдруг затягивало пеленой, как если бы ее поглощали тяжкие воспоминания, и тогда ей требовались долгие секунды, чтобы вернуться ко мне. Я знал почти наверняка, что Иван вел себя с ней грубо. Однажды мы лежали в постели, и я попытался расспросить ее, поскольку боялся ненароком сделать что-то, что ранило бы ее или напомнило о нем. Когда до нее дошел смысл моего вопроса, она съежилась, повернула голову набок, а я стиснул ее в объятиях, с трудом подавляя нарастающий гнев из-за того, что мои худшие подозрения подтвердились. А она голосом, полным муки, прошептала: “Не сейчас”.

Эта недосказанность не могла отравить наше счастье. Но все стало еще лучше, когда я сообщил ей, что Иван, похоже, обо мне забыл. И действительно, он больше ни разу не позвонил и не написал. Я испытал огромное облегчение. Я в полной мере наслаждался свободой, моля высшие силы, чтобы она не оказалась недолговечной. С каждым днем наше взаимопонимание углублялось, мы смеялись, болтали, подкалывали друг друга. Проснувшись утром, я едва ли не щипал себя, чтобы убедиться в реальности происходящего со мной. Я разделял с этой женщиной больше, чем свой идеал жизни: больше того, о чем я когда-либо позволял себе мечтать.

Эрин часто рассказывала мне о своих родителях, о брате и невестке, которых она горячо любила. Этой ночью, когда ей уже пора было к детям, она вся извелась, а я едва ли не слышал, как у нее в голове прокручиваются разные варианты. Ей никак не удавалось придумать, как поставить родных в известность о моем присутствии в ее жизни.

– Они временами бывают невыносимыми! – предупредила она меня. – Мне уже заранее плохо.

Я расхохотался. После чего слегка приподнялся, ухмыляясь:

– Не стану утверждать, что тороплюсь схлопотать от твоего отца или брата, но чем дольше ты прячешься, тем труднее будет потом. К тому же кто гарантирует, что дети или Пал ома не проболтаются?