Последнее танго в Париже

— Мне нужен совет. Как ты думаешь, не отправить ли их на виллу?

— Все-все отправь.

Жанна исполнила пируэт посреди комнаты, воздев руки и отбросив с лица волосы.

— У Олимпии там все равно семейный музей.

— Кроме сапог, — стояла на своем мать. — Оставлю их тут, при себе. Меня трепет охватывает, стоит только дотронуться до них.

Жанна подхватила круглую, отделанную галуном фуражку и лихо надела набекрень; потом взяла тяжелый мундир из тускло-коричневой шерстяной ткани, погладила эполеты и золотые пуговицы.

— Мундиры, — заметила она. — Ничто армейское не стареет.

Она сняла мундир и фуражку. В открытом ящике письменного стола Жанна заметила старый, уставного образца военный пистолет отца; она извлекла его из потрепанной кобуры и осмотрела. Он все еще был заряжен.

— Когда папа учил меня в детстве стрелять из него, он казался жутко тяжелым.

Она прицелилась в висевший за окошком горшок с вьюнком.

— Почему ты его не отправишь на виллу? — спросила она мать. — К чему тебе здесь пистолет?

— В любой уважаемой семье оружие никогда не помешает.

Мать принялась укладывать мундиры в раскрытые чемоданы.

Жанна вернула пистолет на место, задвинула ящик и стала рыться в коробке со старыми документами.

— Ты ведь даже не знаешь, как его надо держать, — сказала она.

— Важно, чтобы он был. Он производит впечатление уже одним своим видом.

Жанна обнаружила в коробке потрескавшийся бумажник красной кожи. Повернувшись спиной к матери, она открыла бумажник и достала старый военный билет полковника. За билет был заткнут желтый, в трещинках, снимок — молодая арабка гордо показывала в объектив голые груди.

Жанна спрятала бумажник себе в сумочку. Повернувшись к матери, она показала ей снимок.

— А это? — спросила она. — Кто она?

Мать едва заметно нахмурилась. Несомненно, на снимке фигурировала любовница полковника — во время африканских кампаний их у него было немало.

— Прекрасный образчик берберской расы, — невозмутимо произнесла она, продолжая укладывать вещи полковника. — Крепкий народ. Я пробовала держать их в доме, но прислуга из них никудышная.

Мать являла собой женскую копию удачливого профессионального вояки — образец совершенства и стойкости в трудных обстоятельствах. Теперь ее долг заключался в преклонении перед памятью доблестного супруга, и она не могла допустить, чтобы на эту память легло пятно.

Она решительно захлопнула чемодан, поставила на пол и улыбнулась дочери:

— Я рада, что наконец-то решилась отправить все это за город. А то вещи все копятся и копятся.

Жанна нежно ее поцеловала:

— Скоро у тебя будет здесь места — сколько душа пожелает.

Мать вопросительно на нее поглядела, но Жанна повернулась и направилась к двери.

— Мне пора, — сказала она. — Работа ждет. Я забежала на минутку сообщить…

Она вышла на площадку, мать следом. Жанна вызвала лифт.

— Что сообщить? — спросила мать.

— Что я выхожу замуж.

Она открыла дверцу лифта и вошла в кабину.

— Что-что?

Мать схватилась за сетку шахты и с изумлением воззрилась на Жанну.

— Я выхожу замуж, через неделю, — крикнула Жанна из опускавшейся кабины.

По пути в лавку Жанна зашла в фотоавтомат у станции метро «Бир-Хаким». Опустив в щель монеты, она дернула шнурок короткой занавески из пластика и уселась на жесткую деревянную скамью, лицом к собственному отражению в прозрачном зеркале.

Сработала вспышка. Жанна повернула голову вправо, затем влево, каждый раз дожидаясь щелчка автоматической камеры.

Поддавшись внезапному порыву, она расстегнула блузку и наставила обнаженные груди прямо в объектив.

— Прекрасный образчик берберской расы, — заметила она вслух, когда вспышка включилась в последний раз.

Стоя на платформе в ожидании поезда, Жанна смотрела вниз на узкую суматошную улицу, на пешеходов, которые как-то бочком обходили кафе, некоторые с чемоданами в руках — пассажиры с вокзала Сен-Лазар, рассеянно подумалось ей, многие наверняка иностранцы. Она потрогала в кармане снимок берберки и свою собственную только что снятую фотографию. Первый поведал ей об отце кое-что такое, о чем она и не подозревала; теперь он представлялся ей мужчиной, способным испытывать вожделение и будить таковое в женщинах. Даже у него наверняка была своя тайная жизнь, мысль об этом показалась Жанне весьма любопытной. Если мать и знала об этом, то уже перестала переживать. Как быстро люди приспосабливаются к требованиям плоти. Снявшись с обнаженной грудью, она почувствовала, что между ней и отцом возникло какое-то новое родство. А еще, подумала Жанна, она сделала это в шутку, которую ей хотелось бы разделить с одним из любовников. Тут до нее дошло, что и Том, и Пол оба ее осудят, хотя и по разным причинам: Том назовет вульгарной, а Пол начнет изводить за сентиментальность.

В метро она ехала, погруженная в мысли о своем приключении, не обращая внимания на окружающих. То, что у отца скорее всего была внебрачная интрижка, в глазах Жанны как-то оправдывало ее связь с Полом. Но если она и в самом деле намерена выйти за Тома, ей нужно как-то утрясти положение, хотя бы для себя самой, не то все может кончиться катастрофой.