Последнее убийство (Сборник)

Кингшип вздохнул.

— Разрешите мне рассказать вам кое-что,— начал он, не глядя на Ганта.— У меня была жена и трое дочерей. Двух дочерей забрали от меня. Жену я оттолкнул сам. Возможно, я сам оттолкнул и какую-то из дочерей. Теперь у меня осталась единственная дочь. Мне пятьдесят семь лет, и у меня осталась одна дочь и несколько друзей, с которыми я играю в гольф и разговариваю о делах. Вот и все.

Кингшип повернулся к Ганту.

— Кто вы? — Его лицо было неподвижно.— Что вам

за дело до всего этого? Может быть, вы упиваетесь своей способностью к анализу и хотите показать другим, какой вы умный? Вы же понимаете, что мне ваш рассказ кажется чепухой. Вы пришли в мою контору и положили передо мной книгу. Вы только и сказали: «Бад Корлис был в Стоддарде». Может быть, вы просто рисуетесь передо мной?

— Возможно,— с легкостью согласился Гант.— По также возможно, что я считаю его убийцей ваших дочерей. Возможно, вы считаете донкихотством мое желание добиться, чтобы убийца понес наказание.

Кингшип допил молоко.

— Я думаю, вам лучше уехать и радоваться своим каникулам.

— Да, я поеду к себе в Уайте Плейнс,— сказал Г ант.— У вас язва? — он показал на стакан из-под молока.

Кингшип кивнул. Гант откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на него.

— И весите на тридцать фунтов больше, чем следовало бы,— добавил он.— Ну, я не думаю, что Бад будет терпеть вас десять лет. Впрочем, он сумеет избавиться от вас и за три-четыре года.

Кингшип встал. Он кинул на стол доллар.

— Прощайте, мистер Гант,— проговорил он.

Гант тоже расплатился.

— Еще что-нибудь? — спросил официант.

Гант отрицательно покачал головой.

Он успел на поезд 5.19 в Уайте Плейнс.

Глава 9

В письме к матери Бад сделал только один намек на деньги Кингшипа. Раз или два он упомянул «Кингшип Коппер». Он знал, что, когда будет знакомить мать с Марион и ее отцом, она будет считать, что роскошные апартаменты принадлежат ему, а вовсе не Кингшипам, что заслуга во всем принадлежит только ему.

Однако вечер принес огорчения.

И не потому, что его мать реагировала не так, как он ожидал. С полуоткрытым ртом она осматривала дом, удивляясь разодетому лакею, коврам, книгам, шампанскому, которое подавали,— да, да, шампанскому, которого она никогда не пила,— она восторженно смотрела на все, окружающее ее.

Нет, его мать вела себя нормально, и реакция ее была верной. Нет, огорчение его было вызвано тем, что Марион и ее отец, очевидно, поссорились. Марион разговаривала с отцом только тогда, когда это было неизбежно. Очевидно, ссора произошла из-за него, поскольку Лео, обращаясь к нему, избегал смотреть ему в глаза, а Марион называла его «дорогой» явно вызывающе, поскольку раньше она никогда так не обращалась к нему при посторонних. Беспокойство смутно охватило его, будто в ботинок попал камень.

Обед был скучным. Лео и Марион сидели с одной стороны, а он и его мать — с другой. Никто не разговаривал. Марион избегала разговоров с отцом, а его мать вообще старалась поменьше разговаривать. Марион называла его «дорогой» и рассказывала его матери об их доме. Его мать называла их «дети». Лео угощал ее и просил не обращать на него внимания. Сам он ел мало.

Бад гордо улыбался матери и подмигивал ей, когда Марион и ее отец склонялись над своими тарелками.

После еды он предложил Марион сигарету и взял одну себе. А потом дал ей прикурить от спички, которую достал из коробки, сделанной в виде книги. Но на этот раз на медной обложке коробки стояли слова: «Бад Корлис».

Но все равно в его ботинке был какой-то камешек.

В сочельник они пошли в церковь. После церкви Бад хотел поговорить с матерью, надеясь, что Марион пойдет проводить отца домой. Но Марион, к его досаде, решила ехать с ними. Лео один отправился домой, а Баду пришлось сидеть между двумя женщинами в машине. Он рассказывал матери об улицах, по которым они проезжали, и поскольку миссис Корлис никогда не была в Нью-Йорке, ей это было интересно.

В вестибюле отеля он спросил, не устала ли она, а когда она ответила утвердительно, был разочарован.

— Не спи пока,— предупредил он.— Я позже позвоню тебе.

Они пожелали друг другу спокойной ночи и поцеловались. Миссис Корлис поцеловала также и Марион.

Возвращаясь домой к отцу, Марион молчала.

— Что с тобой, дорогая?

— Ничего,— ответила она.— А что?

Он пожал плечами.

Он собирался оставить ее у двери ее комнаты, но камешек беспокойства превратился в булыжник и они уселись в гостиной на тахте. Кингшип был уже в своей комнате. Они закурили.