Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

Вилла Лентула стояла на окраине города, а дальше раскинулись поля – или то, что называлось полями здесь, в Святой земле: каменистые пустоши, на которых весной пробиваются редкие травинки, и чахлые бело-желтые цветочки вроде маргариток, и еще алые анемоны – отец называл их полевыми лилиями. Летом здесь не росло ни травы, ни цветов, и пастухи в поисках пастбищ перегоняли стада все дальше и дальше.

Кажется, именно этим незнакомец – в воображении Алисы он уже стал Иисусом – и занимался. Он вовсе не ходил по городским улицам в окружении апостолов, беседуя с людьми; он медленно брел по тропке, уводящей из города, по колено в овцах. В одной руке он сжимал посох, а на плечах нес ягненка, второй рукою придерживая все четыре свисающие ножки.

Пастырь добрый. Алиса сразу узнала знакомую картину, хотя сам юноша очень мало походил на церковные росписи и гобелены. Даже на взгляд восьмилетнего ребенка, для которого тридцатилетний человек стар, а сорокалетний – дряхл и немощен, незнакомец был очень молод. И никаких тебе светлых кудрей, никакой тебе аккуратной бородки, никаких белых одежд и, уж конечно, никакого нимба. Просто-напросто худощавый юноша, темноволосый и темноглазый, щеки припорошила щетина нескольких дней, одет в бурый халат, перепоясан туго стянутым алым шнурком. Ноги – босы.

Овцы блеяли и жались ближе к нему. Он заметил девочку – та, вскарабкавшись на садовую стену, устроилась в тени тамариска. Поднял взгляд, улыбнулся.

Точно, он, сказала себе Алиса, затаив дыхание, хотя здесь, под ослепительным солнцем, где со всех сторон накатывал шум и запах овец, для благоговения места не оставалось.

– Так Ты все-таки вернулся! Я так и знала!

Он остановился, оперся на посох. Ягненок на его плечах тихонько взмемекнул. Пастух склонил голову, ласково потерся о него щекой.

– Я часто хожу этим путем.

Хотя девочка говорила на латыни, незнакомец ответил ей на ее родном языке, но чему тут удивляться? Вполне в Его духе.

– Ну а ты, маленькая? – молвил он. – Сдается мне, ты здесь в гостях, приехала в мой город паломницей. Иерусалим, должно быть, совсем не похож на твою родную Британию. Ну и как тебе тут нравится – в земле, которую вы зовете святой?

– Нравится, еще как нравится. Но я вот думала… – начала было Алиса и вдруг ощутила робость, обычно ее натуре не свойственную. А что прикажете отвечать тому, кто воскрес из мертвых, да еще и пришел в то самое место, где Его так жестоко убили? Девочка сглотнула и умолкла.

– Так ты думала?.. – подсказал пастух. Его добрые глаза по-прежнему улыбались, но Алиса обнаружила, что расспросы просто-таки не идут с языка.

– Да так, про овец, – быстро нашлась девочка. – Такие длинноногие, и уши смешные болтаются… На наших совсем не похожи. А у нас дома, в Регеде, овцы особенные. Маленькие такие, с мохнатыми ножками и голубой шерсткой, и всю зиму в холмах пасутся. Нам не надо перегонять стада с места на место, как у вас. Там, где мы живем, травы всегда полно.

– Я немного знаю твою страну. – (Еще бы Ему не знать!) – Там, должно быть, круглый год красиво.

– Да, да. Глаз не оторвать. Ты ведь и туда придешь однажды, правда? Говорят, будто в один прекрасный день…

– Леди Алиса! Леди Алиса! – Мария, няня девочки, задремавшая было под солнышком, только что проснулась и теперь прочесывала сад в поисках своей подопечной.

– Когда-нибудь, я надеюсь, – отозвался пастух и, взмахнув посохом в знак прощания, повернул прочь.

Алиса соскользнула со стены, побежала навстречу няне – и остаток дня изумляла ее своим благонравием.

Глава 6

– Ты, случаем, не заметила: отец непременно заводит разговор о душе, когда ветер дует северный и по всему замку гуляет сквозняк? – молвила Алиса. Ей уже исполнилось одиннадцать, а уж прелестна она была на удивление – насколько позволяет этот нескладный возраст.

Обращалась девочка к своей прислужнице Мариам. Та захихикала:

– Ну, южный-то ветер нам и вовсе ни к чему, верно? А так доплывем мы быстро и споро и еще до конца апреля окунемся в солнечный свет, благодарение Господу! До чего славно снова побывать дома. – Мариам родом была из деревушки в каких-нибудь двух милях от Иерусалима. Герцог взял ее в услужение во время последнего паломничества.

Алиса чуть слышно вздохнула:

– Чудесно там было, правда? А лучше всего удалось плавание – правда, тебя тогда с нами не было, – погода стояла до того ясная, а уж сколько всего мы посмотрели – и Рим, и Тарент, а потом погостили у родни матушки в Афинах. А по пути домой и ты в Афинах побывала. А уж само паломничество… Конечно, Иерусалим замечательный, хотя делать там особенно нечего, если не считать… ну, то есть я знаю, что, вообще-то, туда ездят ради спасения души, вот только… – И фразу завершило нечто очень похожее на вздох.

Рука Мариам, сметывающая сорочку для госпожи, на миг застыла в воздухе. Иголка сверкнула на солнце, что для марта светило необычайно ярко, так что в Алисиных покоях, окна которых выходили на юг, было довольно тепло. Впрочем, Мариам, даже спустя почти три года, к британским студеным зимам так и не притерпелась.

– Что «только»? – подсказала она.