Еще не старый, в общем и целом добротно одетый, но при этом босой и в стельку пьяный мужчина начал кривляться прямо посередине площади. Он запрокидывал, будто марионетка, назад свою голову, выгибал дугой тело, и из-под расхристанной рубашки мне хорошо был виден его тощий, чуть волосатый живот. Он заламывал руки, прижимал их к лицу, раскачивался из стороны в сторону, и я поняла: он танцует… На площади играла музыка, какая-то очень старая, как с пластинки граммофона, песня, которую приятный баритон исполнял на испанском. Приглядевшись внимательней, я поняла: этот человек изображает половой акт, но не похабно, а как-то драматично, даже творчески…
Тут пошел дождь. Но мужчина, не обращая на него внимания, продолжал под ухмылки собравшейся вокруг толпы свое занятие.
Мне стало не по себе.
Человек вызвал у меня гадливость, но такую, смешанную с самой настоящей жалостью…
Платон же почему-то резко погрустнел и о чем-то надолго задумался, отвернувшись от окна.
На меня же он, впрочем, тоже больше не смотрел.
25
Ну что, разве я не мог найти предлог, чтобы отказаться от этой поездки?
Да мог, конечно…
Но даже себе я боюсь признаться в том, ради чего поперся сюда.
А все потому, что у меня нет четкой мотивации.
Я не могу оформить для себя в простое предложение, что я хочу от Алисы.
Ничего. Это – правильный ответ.
Все. Это тоже правильный ответ.
Вот только что это – «все»?!
В моей голове нет схемы под названием «Любовь и счастье», не заложили ее туда.
Кто-то снимает приторные фильмы про любовь со счастливым хеппи-эндом, кто-то пишет стихи и даже прозу.
Кое-кто из них, кого можно увидеть по телевизору, даже производит впечатление простого, нормального человека, такого вот «парня из соседнего подъезда»…
Если взять средний показатель продолжительности жизни мужчин в нашей стране, то тогда, получается, я прожил на свете уже примерно половину отведенного срока.
И вот что-то как-то ни одной истории, ни рядом, ни вокруг, про настоящую красивую любовь я так и не увидал!
Мужик либо просто пьет и просто трахается, либо зачем-то все же женится, иногда продолжая все равно еще с кем-то трахаться, а зачастую даже и этого уже нет! Но пьет. Кто-то больше, кто-то меньше. Есть такие, кто завязал. Но не потому, что сам того захотел, а потому, что потроха уже не позволяют.
А пьют-то все почему?
Чтобы эту проклятую надежду заглушить.
Потому что нет этого, того, что кто-то там насочинял для нас и напридумывал!
Толкаются в унылых квартирах самые примитивные желания, и как-то вдруг иногда из них получаются дети.
Единственное светлое пятно среди всего этого мрака.
Ну, это пока они еще дети, пока они не выросли и не опростились до уровня пап и мам.
И все.
Ее тут нет.
Мечты.
Внутри этой, единственно понятной мне конструкции бытия.
Нет и быть не может.
А Алиса, она что-то такое знает…
Про то, где живет мечта.
Только она мне, скорей всего, никогда про это не скажет.
За эти несколько лет (моих лучших, самых продуктивных лет!), что я обслуживаю в клубе этих стареющих дур, я мог бы собственный бизнес какой-никакой, пусть маленький, но все же на ноги поставить!
Мог бы, да…
Только я в цифрах совсем ничего не смыслю.
Если честно, то вряд ли я сейчас решу уравнение даже для ученика средней школы.
Потому-то я и в рекламе надолго не задержался.
Кое-кто из тех, кто со мной тогда начинал, уже чуть ли не целыми компаниями ворочают!
И это не счастливая случайность, это закономерность.
Пока я все детство протирал паркет, они учились решать эти самые уравнения, и не только.
Вот с этого и надо было начинать, Платон.
С того, что ты ни хера больше не умеешь делать.
С того, что ты никогда не умел работать головой.
Нет вариантов, никаких.
Нет и не было никогда.
Поэтому не выпендривайся и иди туда, к ним, к тем, кто обеспечивает тебе и твоей семье хоть сколько-нибудь сносное житие-бытие.
И не забудь достать из чемоданчика свою коронную, чуть рассеянную улыбку.
А желчную тоску запрячь на самое дно, а то как бы чего не вышло.
26
Если бы у меня была здесь подружка, то я уверена: каждый вечер мы бы обсуждали с ней тайну личности Платона!
Я так, как будто между прочим, скрывая за глуповатым хихиканьем отчаянную заинтересованность, задавала бы ей вопросы о нем, а она в ответ выдвигала бы свои версии, разные и порой совсем нелепые. А я бы, цепляясь за любое рациональное зерно в потоках ее слов, примеряла бы это на следующий день к реальному Платону.
Но нет у меня подружки.
И версий тоже нет…
Вчера, после ужина, была вечеринка в открытом баре.
Я пришла и пробыла там не более двадцати минут, хотя собиралась-наряжалась чуть не два часа.
Поначалу все шло хорошо, я всем поулыбалась и даже перебросилась несколькими фразами с парочкой наших «мадам».
Погода стояла отличная, что наш московский май, когда он приветливый и теплый.
И вдруг мне стало очень хорошо, и даже люди перестали раздражать, но я все же осторожно села одна за столик в самый дальний уголок.
А чего мне жаловаться-то?
Я же сама их все это время почти что игнорирую, кто меня тут будет к себе зазывать…
Потом начался дебильный конкурс «Угадай мелодию с трех нот».