Последней главы не будет

Зная Платона, я понимала, что в обычную, государственную «дурку» он ни при каких обстоятельствах лечь бы не согласился.

Теперь по территориальному признаку: он очень привязан к семье, к сыну, а это значит, что место должно быть в относительной близости от его дома, мало ли, что там может произойти без него?

В конце концов я составила список из десяти больниц и начала туда названивать.

Мне повезло.

К обеду какая-то милая девушка на другом конце провода подтвердила, что Романов Платон нужного мне года рождения действительно находится у них.

Я поехала туда на следующее же утро после того, как узнала, где он.

Опасалась я только одного – случайно наткнуться не столько на его жену, сколько на Веронику Андреевну.

Жена – это жена, а «мы» – это «мы».

Вот так и получается: Платон просто переместился из дома в больницу, и все сразу встало на свои места.

В смысле того, что формально я ему никто и звать меня никак.

А Вероника Андреевна…

Ну мало ли, что взбредет ей в голову, может, она захочет его навестить, я же и в самом деле не знаю, чего там у нее в башке на его счет все еще копошится!

В том, что меня все-таки пропустят к Платону, я и не сомневалась, когда мне надо – я же могу быть чертовски обаятельным человеком!

По большому счету, они и вчера по телефону не обязаны были выдавать информацию, но я прикинулась взволнованной сестрой, потерявшей любимого братика.

Актрисы нервно курят.

Я могла бы им преподавать.

И вот я здесь.

И он совсем мне не рад.

Он что-то недоговаривает, что-то очень существенное.

Не уход с работы, не конфликты в семье, не даже встреча с профессором упекли его сюда – со всем этим он весьма неплохо справлялся, я же помню, я все это не просто наблюдала, а сопереживала и проживала вместе с ним!

Я чувствую своей кожей, покрывшейся еще вчера с вечера нервными прыщиками на лбу и щеках, чувствую так не вовремя расстроившимся желудком, трясущимися руками, головой, которая отказывается спокойно думать: причина во мне!

Он молчит, но я знаю, что причина эта есть и она ужасна.

49

Иди, строчи дальше свои опусы, делай свои бесконечные операции! А я вот теперь тоже после операции, и срок моей реабилитации никому не известен. Ты, да, именно ты провела ее такими нежными, такими хрупкими на вид пальчиками.

Ты сделала мне операцию на душе.

Хладнокровно так, все спланировав заранее.

И что теперь ты имеешь, мы имеем?!

Да нет, я был совсем не против, я сам этого хотел.

Просто я не знал, что в моем боксе все стены прозрачны и там, за стеклом, не в силах ничего понять и прочувствовать, собралась толпа любопытных уродов, ради которых ты и затеяла свой эксперимент со мной. Я и сам немного тщеславен, моя странная девушка, я и не скрываю, что и мне когда-то были нужны конкретные люди для достижения конкретных целей.

Но то была моя работа, в конце концов, я жил на это и жил этим, а ты зачем, ради чего?!

Радость к жизни у меня давно пропала, а новой я все не находил.

До встречи с тобой.

И что сделала ты?!

Нашла живую душу, потрясла ее в своих руках, как будто она мячик, как будто, продырявив душу насквозь отполированным ноготочком, ее потом можно будет залатать скотчем, надуть заново и сделать вид, что все нормально!

Ты второй день кряду приходишь сюда, болтаешь вздор, сигареты мне покупаешь…

Спасибо, мне не нужно твое участие, мне не нужны твои вечно влажные глаза, мне нужно только одно: поскорей заснуть и оказаться там, на берегу, где не лгало хотя бы твое тело.

Или как?! Что, это была такая же часть твоего плана?

Ну что ж ты тогда подробности опустила, им же всем был интересен размер, ширина и глубина!

Тебе вон в комментах так прямо и написали: «Отстой, давай подробности!» – а ты вся из себя воспитанная, возвышенная, даже не удосужилась ответить им…

Не разум, нет, мое тело, предательски, дрожащее от каждого стука дверей в коридоре: «А вдруг это ты вернулась?» – отказывается до сих пор во все это до конца поверить…

Когда ты уйдешь, я снова и снова буду слушать его, но только когда ты уйдешь.

При тебе нельзя, нет, если я позволю себе это, если хоть на минуту отпущу себя, тогда я возьму и проткну тебя тем, что у сестрички медицинской должно лежать в процедурной на столе, как же это называется… вроде корнцанг, и откуда я знаю это слово? А… это же ты любишь умные слова, а корнцанг – это точно из твоей оперы, как ты там себя назвала, «детище Франкенштейна»?! Пока ты спала под очередным наркозом, твой профессор тебе в голову чип какой-то вшил, а самое главное, что там было, он ловко вытащил, не поняла?!

У тебя же давно уже нет души, убогая ты моя. Она была когда-то, и там, на море, ты зачем-то про это вспомнила, ты так прощалась с ней, да, я только теперь это понял…

А теперь ты стоишь тут, напротив, умничаешь и лучше меня знаешь, как мне лучше.

А как мне лучше: стать одним из вас, среди мороженых устриц и пересушенных сигар делать вид, что все в жизни получилось?! Мимикрировать в ваш картонный мир хоть кем, хоть как-то, и тут и там подкорректированным, подправленным, и искусственно начать сосуществовать рядом с вами?!