Последней главы не будет

Я уже открыл было рот, не обращая внимания на доктора, вертевшего головой на своей жилистой шее и что-то раздраженно говорившего, и направился прямо к инвалидному креслу, преодолевая физическое отвращение к увиденному, но нет! Он смотрел мне прямо в глаза, он не прятался, нет, он опять, в десятый раз, сказал Коле, чтобы тот ушел или заткнулся, он-то как раз таки был готов ответить на все мои вопросы!

Загнанный в угол, истерзанный, но так и не сломленный до конца человек-зверь смотрел на меня единственным глазом. Затем сглотнул, подумал что-то про себя (а я ведь для него такое же необычное явление, как и он для меня!) и наконец бросил коротко:

– Кто ты?

– Платон.

«Боже! Помоги мне! Алиса ведь как-то раз называла его отчество, когда рассказывала мне, как его в школу вызывали за драку в туалете… Вячеславович? Петрович? Нет, не то…»

Да, сейчас совсем не момент для формальностей, но все же мне почему-то очень захотелось мигом перечеркнуть все то, что ему тут успели внушить обо мне.

Он – отец.

Отец той, которую люблю, да люблю, и все это нагромождение мыслей и эмоций вокруг нее вдруг отвалилось от меня, от нового, оставив вот только это, одно-единственное верное слово!

И как бы он ни выглядел, кем бы он ни был, мне правильней будет ему понравиться, зачем – не знаю, но ведь это так правильно…

«Простое, простое русское имя, так еще во времена наших бабушек-дедушек любили называть, есть, есть, вот оно, почти… точно – Захар!»

– Александр Захарович! Я хочу сказать вам, что…

– Ну а мне ты для начала ничего не хочешь сказать? – Профессор и не собирался так просто сдаваться.

Он до сих пор оставался совершенно уверенным в том, что здесь только он может дирижировать оркестром.

– Вам – не хочу!

«Сейчас не время для пустых слов, ну, ну, лаконичней, Платон, ты не с бабами в клубе!»

– Вам мне нечего сказать, вы мне – никто, а с Александром Захаровичем…

– Пацанчик, а не съехал ли ты с катушек окончательно? – Профессор начал напирать на меня теперь «по-дворовому», со всей своей клокочущей энергетикой, в доли секунды позабыв про то, что он «интеллигентный человек», – ты чего, думаешь, я не понял, откуда она тебя забрала? Вот туда тебе и дорога, как подлечат – в гей-шоу выступать сможешь! Ничего, проживешь как-нибудь, может, и семью свою худо-бедно прокормишь!

– А вы, оказывается, хам…

– Коля, дай мне с парнем поговорить, прошу тебя! – тихо, но жестко сказал Александр Захарович. – Прошу, очень прошу: оставь ты нас минут на десять!

– Саша, ты давно уже оторван от мира, ты вообще не понимаешь, кто это такой! Это – никто! – Белая слюна вылетела изо рта профессора и шлепнулась мне куда-то в районе подбородка.

Фу, как будто больницей снова завоняло, а точнее – зубными протезами, жидкостью какой-то, ну, чем он их там полощет, эскулап хренов…

Почему-то этот калека, каким впору детей пугать по ночам, стал мне за считаные минуты намного приятней, чем надушенный доктор в хорошем пиджаке и с прозрачным подбородком.

– Де-юро этот сарай на восьми сотках принадлежит нашей общей драгоценной подруге, пока так… Но по факту он давно уже мой. Если все это, дай бог, оценят в тысяч пятьдесят, даже этого не хватит, чтобы рассчитаться со мной за ту работу, что я проделал над нашей девочкой за два года. Ну, я пока точно не считал… Плюс содержание вот этого приятного господина, кормежка, медикаменты, зарплата человеку, который за ним смотрит…

– Вы отвратительны! – Только мое врожденное, давно уже обшарпанное со всех сторон, но так до конца и не вытравленное мамино воспитание не позволяло мне сделать то, что я захотел сделать еще в соседней комнате, – двинуть ему в харю.

Да и не умел я нормально драться никогда, если уже так, по совести…

– Александр Захарович, простите, но я услышал тут кое-что случайно… Вы сказали про то, что давно уже с ним рассчитались. Это все, конечно, не мое дело… но все-таки это как-то чересчур… Алиса, вообще-то, относилась к нему, – я кивнул в сторону профессора, – как к мужу.

После этих моих слов, взгляды обоих, как по команде, разбежались от меня в стороны.

Я осекся и замолчал.

Хотя, в самом деле, не придумал же я это…

Ведь говорили же они про какие-то иконы!

– Она не должна об этом знать.

«Монстр Франкенштейна» достал из пачки, а затем прикурил очередную сигарету.

Это был недорогой и крепкий «Галуаз».

В институтские годы я тоже баловался этой маркой, тогда мне казалось, это так стильно – курить «Галуаз».

А теперь я даже курить не хотел, я хотел лишь одного – выяснить, что же, черт побери, здесь на самом деле происходит?!

Раз она привезла меня сюда, в этот дом, где она бегала девчонкой, сменяя одно лето другим, значит, теперь я точно что-то да значу во всей этой истории!

Да, похоже на то, что разговор об их денежных делах был не для третьих ушей. На лице профессора застыло выражение серьезного напряжения, однозначно говорившее о том, что он думает, думает, как и здесь выкрутиться…

Доктор нарочито громко закашлялся и подошел к окну, затем открыл настежь форточку и подпер ее какой-то грязной тряпкой.