Последняя акция

— Бывший любовник Маликовой и есть тот бизнесмен, под крышей которого я работаю.

— Понятно. — Юра налил в стаканы кипяток и насыпал по ложке растворимого кофе. — Ты заслужил уже стакан кофе. А когда назовешь мне фирму и имя бизнесмена, на которого столь усердно пашешь, — получишь сигареты!

— Тебе в гестапо надо работать, Соболев, а не с детьми спектакли ставить! — И, перемешав ложкой сахар, Блюм спросил: — Тебе обязательно знать его имя?

— Обязательно, — настаивал Соболев.

Миша усмехнулся и проговорил с видимой неохотой:

— Иван Стацюра — председатель инвестиционного фонда «Святая Русь».

Юра вздрогнул, услышав эту фамилию:

— Как тесен мир!

— Я знал, что это не доставит тебе радости, — признался Блюм, — потому и не решался так долго. Буслаева предупредила меня перед отъездом сюда, чтобы я постарался не упоминать имя Ивана. Прости, но два года назад я не мог предположить, что окажусь в стане твоего заклятого врага по комсомолу. К тому же платит он мне исправно, а наши старые комсомольские дрязги кого нынче волнуют? Мир-то перевернулся! — Миша искал слова оправдания, но Юре, по всей видимости, они не требовались, он даже повеселел.

— Скажи-ка, дружок, — задиристо обратился он к Мише, — а что, Буслаева в курсе ваших дел со Стацюрой?

— Так она и рекомендовала меня два года назад.

— И про Ольгину дочку тоже знает?

— Об этом не было разговора.

По лицу Юры было видно, как взволновало его сообщение Блюма. Память подбрасывала воспоминания, как поленья в огонь, и разжигала страстное, мучительное отвращение к прошлому.

— Подожди-ка, подожди-ка, есть тут нестыковочка!

«Задело его за живое», — с горечью подумал Миша.

— Ты говоришь, что Стацюра — бывший любовник Маликовой? Чушь! Они никогда не были близки! Она всегда восхищалась его деловыми качествами, но не более того! А мужик Стацюра вообще никакой!

— Откуда ты знаешь? — рассмеялся Блюм. — Юрка, успокойся! Ты судишь предвзято! Свои отношения они могли никому не демонстрировать! К тому же в те времена роман между первым и третьим секретарями райкома мог очень плохо кончиться для обоих! А вот с чего ты судишь о потенции Ивана — крайне интересно!

— Он всегда был холоден к женщинам. Полное равнодушие — понимаешь? Я часто наблюдал за ним на выездных семинарах, где, сам знаешь, какие устраивались оргии! А Стацюра — ни-ни!

— А ты, Юрочка? Себя вспомни десять лет назад. В этом самом лагере — просто девственник, ей-богу! Сохранял верность своей Татьяне, а она в это время наставляла тебе рога! — Миша сам не заметил, как разгорячился и перегнул палку.

Соболев спрыгнул с кровати, сунул ноги в незашнурованные кроссовки и, хлопнув дверью, вышел на свежий воздух.

Он быстро шел по Главной аллее лагеря. Мельком взглянул на трибуну — ему показалось, что там кто-то всхлипнул, но Юра не остановился, а, наоборот, ускорил шаг. За воротами лагеря в лицо ему ударил теплый ветер. Сумерки сгущались. Он вошел в сосновый бор. Десять лет назад он гулял здесь с одной юной особой. Как ее звали? Таких подробностей он уже не помнил. Миша настойчиво подсовывал ее Соболеву в постель. И в тот вечер она сильно провинилась перед Юрой и готова была искупить свою вину. Их оставили одних в доме. Блюм бросил на прощание, что вернется утром. Юра не знал, что с ней делать. У него не было к ней чувств, а без них любое телодвижение казалось ему фальшивым, искусственным. Он уже тогда был талантливым режиссером, и фальшь на сцене, как и в жизни, приводила его в отчаяние. «Пойдем погуляем!» — предложил он ей, и они очутились в этом бору. Тот июнь выдался холодный — их кеды намокли, она дрожала и шмыгала носом. Он обнял ее, согрел дыханием, взял на руки, как младенца, и отнес домой. Только шлепнул на прощание по заднице. Потом ушел к себе спать.

Углубившись в сосновый бор, он постепенно остыл. «Что это я взбрыкнул? — уже не понимал Соболев. — Разве Мишка сообщил что-то новое?» И вернулся в лагерь. «А кто тут всхлипывал? — спросил он у безмолвной трибуны. — Наверное показалось».

Мишка, пригорюнившись, лежал в одежде на своей кровати.

— Прости, — бросил он приятелю, когда тот открыл дверь.

Юра молча прошел в комнату и в знак того, что простил, кинул Мишке едва начатую пачку «Кэмела».

— Юрка — ты гений! — воскликнул обрадованный Блюм. — Заходил к Ларисе?

— Нет. Это мои.

— Брось дурака валять! Ты никогда не курил! — Он был похож на ребенка, от которого родители прятали соску, но, поддавшись на слезные уговоры, вернули.

— Решил попробовать, — признался Юра, — но, честно говоря, не проникся к этой дряни уважением. Не словил кайфа.

— А я-то думал, Лариса Витальевна расщедрилась, — жадно затянулся Блюм.

— Давай продолжим наши с тобой изыскания, — предложил Соболев.

— Может, хватит на сегодня, Юра? А то вконец поссоримся? Я, кстати, не думал, что у тебя такое боевое комсомольское прошлое! Чуть заденешь — ты уже на дыбы! Много, видать, тебе крови попортили?

— Много, Миша. До сих пор снятся кошмары. — Юра посмотрел в почерневшее окно и перевел разговор в другое русло: — Расскажи, как пропала у Маликовой дочка?