Последняя акция

— А в чем, собственно, дело? — Она быстро заморгала пушистыми ресницами.

— А дело, видите ли, в том… — Тут он запнулся, потому что не знал, с какой стороны подойти, не продумал ситуацию. «Ну, быстрей же, быстрей же, идиот!» — подгонял он себя. — Есть у меня дружок, Антон. Очень застенчивый парень. Он должен был в среду по моей просьбе позвонить вашему шефу — узнать у него насчет акций.

— Всех, конечно, не упомнишь. Но если он не застал Ивана Сергеевича на месте, то я бы записала этот звонок.

Она перелистала свой ежедневник.

— Звонил какой-то А. А.

— Так это он и есть! — обрадовался Михаил. — Антон Анашенков! Вот балбес! Даже назваться толком не может. Застенчив. Ничего не поделаешь. Хоть позвонил — и на том спасибо! — Блюм уже было направился к выходу, но поймал на себе подозрительный взгляд секретарши.

— А он ведь не насчет акций звонил. — Она больше не улыбалась.

— А насчет чего? — застыл на месте Михаил.

— Ак-ци-и, — произнесла она по слогам и пояснила: — Одной акции.

Он не вышел, а выскочил из подъезда инвестиционного фонда «Святая Русь» и опрометью кинулся к ближайшему таксофону. «Акция! Акция! — стучало у него в висках. — Голова еловая! Как я это прочитал с «и кратким»? Соболев прав — Ваня тоже тут замешан! И я таки дал ему сегодня информацию к размышлению, — не без удовольствия вспомнил Миша. — Что ж, поиграем в открытую. Предположим, Ваня — главная фигура в игре. Что он предпримет в первую очередь? Уберет с глаз долой Буслаеву. Мне это надо? Не надо, но пешкой можно пожертвовать ради ферзя. Что еще? Калмыков! Ване не понравилось, что я хочу с ним встретиться. Значит, и там без него не обошлось? Не зря же на следующий день я нашел на бампере его машины увядшую купавку. Ай да Ваня! Шастать на «мерседесе» по лесам! Какая пошлость!»

Он набрал нужный ему номер.

— Анастасия Ивановна? Вас беспокоит Блюм Михаил Львович. Тот самый рыжий, что был у вас дома со следователем… — Он дал ей время вспомнить, а потом разом выпалил: — Мне надо расспросить вас о многом. Нет, лучше сегодня. Это слишком важно, чтобы откладывать на завтра!

Первая попытка проникнуть в глубь острова Страшного не увенчалась успехом — Юра наткнулся на болото. Он принял мудрое решение — не стал обходить трясину, а вернулся к лодке. Спустив ее на воду, он обогнул остров и зашел на него с той стороны, с которой, по словам Калмыкова, заходили люди в прошлое воскресенье. С этой стороны было рукой подать до противоположного берега. Остров тянулся длинной полосой поперек озера. «Любому мореплавателю придется огибать эту чертовщину», усмехнулся про себя Соболев. На противоположном берегу озера отчетливо выделялся пирс с десятком привязанных к нему лодок, а также какое-то уродливое, наполовину ржавое металлическое сооружение. «Лодочная станция! — смекнул Юра. — Оттуда они и приплыли на остров». С этой стороны берег оказался песчаным и круто поднимающимся вверх, к соснам. В первый миг Соболев даже растерялся, потому что не видел места, куда бы мог приткнуть свою лодку, но потом заметил небольшой мысик, неправильным треугольником врезающийся в воду. На нем-то «мореплаватель» и оставил свое перевернутое судно, весла же на всякий случай решил взять с собой. Уж больно подозрительной ему показалась эта часть острова, столь легко обозреваемая с пирса лодочной станции. Несмотря на усталость, Юра взвалил оба весла себе на плечо и поднялся к соснам.

Чем дальше он продвигался в глубь острова, тем чаще ловил себя на мысли, что за ним кто-то следит. «Самое обыкновенное ощущение для Робинзона на необитаемом острове», — успокаивал он себя. Остров был не широк, а лес не густ. Еще во время первой попытки, дойдя до болота, он видел меж сосен яркий солнечный свет — признак большой поляны. Поляна и в самом деле оказалась огромной и смотрелась нелепо, будто выстриженная на макушке монаха-капуцина тонзура. Он скинул с плеча весла, и тут его охватил непонятный страх. Трава как-то неожиданно встревожилась, словно предупреждая об опасности, а потом гулко зашумели сосны. С детства лес пугал его своей загадочной потусторонностью. Соболев ясно почувствовал отголосок какой-то детской фобии, но, в чем именно дело, не понял. Вспомнил только, как пугала его сказка про трех медведей, которую ему читала в детстве мать. Волосы на голове вставали дыбом, когда он представлял себя на месте заблудившейся Машеньки, в незнакомом пустом доме. Сидеть на чужих стульях, есть из чужих мисок, спать на чужих постелях — он даже картинок боялся в этой книжке! Что-то подобное он ощутил сейчас здесь, на этой поляне.