— Да не уезжал он в город, — оправдывалась Тренина, — ушел из лагеря в таком затрапезном виде. — Немного помявшись, она добавила: — На рыбалку, наверно.
— Соболев — рыбак? — вдруг нервно рассмеялась Буслаева. — Придумала бы что-нибудь пооригинальнее, ведь не первый год знаешь Юру! — Она вдруг погрустнела. — Жаль, что я его не застала. — Галка как-то странно посмотрела в окно, на часы, на дверь.
«У нее сегодня затравленный вид, — подумала Лариса. — Что бы это значило?»
— Дайте мне конверт и листок бумаги, — неожиданно попросила Буслаева, — нацарапаю ему несколько строк.
— Ты надолго уезжаешь?
— На неделю, — как-то неуверенно бросила Галка и вновь обратилась с просьбой: — Девчонки, оставьте меня на несколько минут одну — мне нужно сосредоточиться.
Она писала быстро, не выбирая слов и ничего не зачеркивая. Перед ней проносились один за другим годы их знакомства, как говорил Соболев, или дружбы, как говорила Буслаева. Тринадцать лет она спасала утопающего, с того самого дня, как подмигнула ему, когда Тамара Клыкова привела его в кабинет Мартыновой, такого застенчивого и стыдливого. Он сразу понравился ей и не понравился Надьке. А через год, когда он ляпнул Мартыновой, не снится ли ей по ночам Тамара, чего ей стоило уговорить Надьку не трогать Соболева? Саму бросало в дрожь от этой стервы! А когда он засек Надьку с мальчишками, она перевязала его изодранные в кровь ладони и шепнула на прощание: «Молчи!» — и он уцелел, а ходил по лезвию бритвы, о чем даже не подозревал. Он ни разу не спросил ее про то письмо, а значит, был с ней солидарен, и она всегда помнила об этом. А в восемьдесят седьмом над ним нависла такая туча, что даже Кира, его разлюбезная Кира Игнатова, уже ничем не смогла бы ему помочь! Что он про это знает? Ничего. И полгода назад она, Галка, как пантера, оскалила зубы: «Соболева я беру на себя!» Но об этом он никогда не узнает. Больше она ничего для него сделать не сможет. Пусть теперь думает своей головой.
Она положила деньги и письмо в конверт и заклеила его.
— Передашь ему, когда вернется, — наказала она Трениной и, не попрощавшись, медленно побрела к автобусной остановке.
Уже возле дач она почувствовала, что за ней кто-то идет. Буслаева прибавила шаг. Ускорил шаг и преследователь. Но Галка прекрасно знала местность и на развилке двух дорог резко свернула в сторону деревни и скрылась в ближайших кустах. Вынырнувшая из-за поворота женщина застыла в растерянности. Галка облегченно вздохнула и показалась из своего убежища.
— Вы не меня ищете? — спросила она женщину.
Та вздрогнула от неожиданности и коротко ответила:
— Вас.
— Чем могу быть вам полезна? — Буслаева осмотрела ее с ног до головы. Одета простенько — розовая кофточка, серенькая юбочка. Не любила Галка такой простоты. «Всю жизнь стремилась быть экстравагантной, — ухмыльнулась она, — а выглядела идиоткой!»
— Вы меня не помните? — волновалась женщина. — Я — Крылова. Полина Аркадьевна. Вы когда-то давно лечили у меня зубы.
— Припоминаю, — кивнула Буслаева.
— У меня в этом лагере пропала дочь… — На глазах Полины Аркадьевны выступили слезы.
— Знаю, — опустила голову Галка.
— Вы ведь тоже были на том спектакле?
— Была.
— Так вот… Зачем же я? — Мысли и слова у Полины Аркадьевны начали путаться. — Это, конечно, безумие! Иначе не назовешь. Но я вот увидела вас сегодня и почему-то решила, что вы знаете, где моя Ксюша. — Она вдруг осеклась. — Простите… глупо.
Они стояли друг против друга на развилке двух дорог, опустив головы. Буслаева сняла очки и протерла их носовым платком, а потом тихо произнесла три слова, отчего Полина Аркадьевна захлебнулась в беззвучном рыдании. Как и утром, она не выдержала тяжести обрушившегося на нее горя и упала на землю. Глотая пыль и собственные слезы, она видела, как женщина, сказавшая эти страшные слова, уходит все дальше и дальше. Полина Аркадьевна тянула к ней руки: «Куда же вы? Вернитесь!» Но та не оборачивалась. На развилке двух дорог в пыли, как пьяная бомжиха, она погрузилась в сон, чтобы не видеть, не слышать, не знать, не чувствовать. Но и там, в забытьи, ее настигал зловещий шепот страшной женщины:
— Ваша Ксюша в раю.