Последняя башня

– Потому что больше идти не к кому, – наконец ответила она непонятно отчего севшим голосом. – Придется спуститься вниз и найти союзников с большими пушками. Вопрос в том, как их убедить, чтобы они поддержали меня, а не прибили при встрече.

Похоже – хоть с Синишей, хоть без – Вавилон ждут большие перемены. Оба одновременно опустились на железную скамью, вслушиваясь в редкий стук капель. Иллюзия безопасности возникала, когда они сидели бок о бок, размышляя при этом о невеселых вещах. Однако пока никто их не искал и даже не знал об их причастности к большим и страшным делам на башне.

– Всегда нужно надеяться на лучшее, – добавил Миккель.

– Ты умеешь?

– А это навык?

– Наверное.

– Тогда да, умею.

Бланш невесело усмехнулась, а в голове закрутился один вопрос, ответ на который она долго пыталась найти сама.

– Как ты думаешь… есть ли кто-то третий, более разумный и справедливый, кто может вмешаться в наши дрязги?

Миккель удивленно поднял брови, не ожидав такого поворота в разговоре:

– Думаю, нет. Разве мы не сами ответственны за наши поступки?

– Очевидно, что мы не справляемся… Но спасибо за ответ.

– Бланш? – Внезапно в его голосе проступило звенящее напряжение.

– Да?

– Ты, конечно, можешь идти куда вздумаешь… Хоть вниз, хоть вверх. Но будь осторожна. Пожалуйста.

В его лицо взглянули с острым любопытством. Но Миккелю уже не удавалось и не хотелось скрывать свои чувства. «Гнев Божий» ничего от него не оставит. Если в итоге направлять этот смертоносный луч на Вавилон будет рука Бланш, то, видно, так тому и быть.

– Мне будет тебя не хватать. Хотя мы и недолго друг друга знаем. И я никогда в жизни не говорил это кому-либо.

Его ладонь мягко сжала ее пальцы, впившиеся в скамью. Бланш сдавленно молчала. Она почему-то всегда доверяла солдату. С первой встречи стало ясно, что этот хороший одинокий человек посвятил себя делу, в которое верил. Теперь от его веры не осталось камня на камне. Хотелось бы дать ему что-то лучше, чем развенчание идеалов… Или хотя бы быть рядом какое-то время, раз ему это нравится.

– Ты живой, Миккель, – непонятно к чему сказала она. – Что бы про тебя ни говорили.

– Надеюсь.

– Знаешь… когда ты работал там, внизу, и все глазели, как ты покрываешься серебряным светом от нагрузок, я часто слышала: «Хорошо, что я не он». Но я всегда думала, что ты выглядишь… красиво. Излучение говорит о том, что ты человек и будешь им, даже если от тебя останется только мозг. Этот свет возникает только от сигналов органики.

Медленно ее голова склонилась на его плечо, и за опускающимися веками погасла голубая точка искусственного глаза. В темноте хотелось сохранить этот момент. Ненадолго и ей показалось, что она чему-то принадлежит.

…Когда следующим утром она открыла глаза, Миккель уже ушел.

Вавилон, уровень 0. Карцер (таможни)

Дни сделали круг и замкнулись, повторяя форму камеры-колодца. Лаки уже бросил считать, он в принципе не имел привычки доводить что-либо до конца. А в этих обстоятельствах все вообще теряло смысл. В результате безутешных мыслительных процессов он пришел к выводу, что должен быть суд, ради которого его выдернут наружу хотя бы на пару часов. Потом наверняка переведут в другую камеру с подушкой.

– Гребаные «Имморталы»! Человеческая жизнь и благополучие превыше всего. Правильно, поэтому я тут щекой пол обтираю. Сволочи! – взвыл он, не особо надеясь, что ему кто-то ответит.

Больше всего Лаки не любил изоляцию. Он был социальным существом, склонным к бессмысленным случайным разговорчикам. Так и жилось веселее. Эта же камера напомнила ему ту, с которой все началось. Воспоминание проступало по неоновым линиям татуировки с питбультерьером…

…Стены были такие же: влажные, холодные, и по ним водили сотни ладоней в надежде нащупать тайную дверь в лучший мир. Но все миры закончились. Они остались в последнем – самом злом. Последним всегда быть плохо, понял Лаки еще в детстве. Если это очередь за похлебкой, то достанутся остатки. Последний зашел в спальный барак – будешь спать на полу. А если ты последний человек на земле… то нет больше никакого после.

Последними оказались они все. Липли к прутьям камер, смотрели воспаленными глазами на охрану и ждали. Старые бункеры напоминали опустевшие черепашьи панцири. Помещения не имели окон, а входы и выходы представляли собой дыры в стенах. Только тусклые лампы, черт разберет почему, еще горели.

Таких, как он, было в том месте много. Их отнимали от семей, или же родители сами сдавали приплод. Названия у этого приюта не имелось. Их кормили какое-то время, затем отправляли в рваных противогазах на поверхность заниматься побирушничеством. Кто-то возвращался с добычей, кто-то погибал… Но возвращенцы тоже долго не протягивали. Мир снаружи напоминал христианский ад. Говорят, все там было красное, тлеющее, а меж обломками зданий сновали какие-то чудища…