Казалось, неудачи преследуют Вейдлинга. Когда мощные танковые колонны Жукова хлынули с плато, среди наиболее пострадавших соединений оказалось то, что больше всего тревожило Хейнрици: 9-я парашютная дивизия Геринга. Уже деморализованные в сражении на высотах, парашютисты Геринга ударились в панику и бросились врассыпную, когда русские танки, стреляя из башенных пушек, ворвались на их позиции. Полковник Ганс Оскар Велерман, новый командующий артиллерией Вейдлинга, прибывший в тот день, когда русские начали форсирование Одера, видел все случившееся своими глазами. Повсюду солдаты бежали, как сумасшедшие, вспоминал он. Даже когда Велерман выхватил пистолет, парашютисты не остановились. Командир дивизии, «совершенно одинокий и абсолютно подавленный бегством своих людей, пытался удержать и собрать тех, кого еще можно было вернуть». В конце концов безрассудное бегство было остановлено, однако столь восхваляемые Герингом парашютисты остались, по словам Велермана, «угрозой исходу всего сражения». Что касается Хейнрици, то, услышав эти новости, он немедленно позвонил Герингу в Каринхалле и едко заявил: «Я должен кое-что сообщить вам. Эти ваши войска, что сражались при Кассино, эти ваши знаменитые парашютисты… ну, они разбежались».
Хотя Вейдлинг отчаянно пытался сдержать наступление русской бронетехники, фронт 56-го корпуса трещал по швам. Начальник штаба Вейдлинга, подполковник Теодор фон Дуффинг увидел, что русские «начинают теснить нас, применяя ужасное давление маневром, похожим на подкову, — бьют нас с обеих сторон и все больше окружают».
Корпус также подвергался безжалостной бомбежке с воздуха: фон Дуффингу пришлось прятаться в укрытии тридцать раз за четыре часа. Советская тактика клещей вынудила Вейдлинга дважды эвакуировать штаб начиная с полудня. В результате он потерял связь со штабом Буссе.
К ночи Вейдлинг оказался в освещенном свечами подвале в Вальдзиверсдорфе северо-западнее Мюнхеберга. Там ему пришлось принимать гостя: министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, потрясенного и полного дурных предчувствий. «Он выжидающе смотрел на нас тревожными, печальными глазами, — вспоминал Велерман, — а когда услышал правду о положении 56-го корпуса, казалось, совсем сломался». Неуверенно, хриплым тихим голосом, министр иностранных дел задал несколько вопросов и вскоре уехал. Велерман и остальные члены штаба надеялись, что фон Риббентроп «скажет, что начались переговоры с англичанами и американцами, и даст нам надежду в наш последний час». Риббентроп уехал, не сказав ничего подобного.
Вслед за министром иностранных дел объявился однорукий 32-летний руководитель гитлерюгенда Артур Аксман. Молодежь, объявил Аксман, готова сражаться и уже защищает дороги в тылу 56-го корпуса. Реакция Вейдлинга на это заявление была вовсе не такой, какую ожидал Аксман. Как вспоминал Велерман, Вейдлинг так разъярился, что на мгновение даже потерял дар речи, а потом, «используя нецензурные выражения», раскритиковал план Аксмана. «Вы не смеете приносить в жертву детей ради уже проигранного дела, — в гневе воскликнул он. — Я не позволю использовать их и требую немедленно отменить приказ, посылающий детей в бой». Низенький, толстый Аксман поспешно дал Вейдлингу слово аннулировать этот приказ.
Если приказ и был аннулирован, новая директива так и не достигла сотен мальчишек, членов гитлерюгенда, защищавших подступы к городу. Они остались на позициях, и в следующие сорок восемь часов по ним прокатился вал русского наступления. Вилли Фельдхайм и 130 подростков его роты бежали сломя голову и в конце концов остановились в каком-то бункере. Для Вилли дело кончилось тем, что во время затишья, измученный страхом, он растянулся на скамейке и заснул. Несколько часов спустя он проснулся со странным ощущением какой-то неправильности и услышал голос: «Интересно, что случилось? Так тихо». Мальчишки высыпали из бункера и увидели «фантастическую, неправдоподобную сцену, похожую на старую картину наполеоновских войн. Сияло солнце, повсюду валялись трупы. Дома лежали в руинах. Догорали разбитые и брошенные автомобили. Самыми страшными были мертвецы. Горы мертвецов. А рядом с ними их винтовки и фаустпатроны. Безумная картина. И тогда мы поняли, что остались совсем одни».
Они проспали всю атаку.
Напряжение в Берлине нарастало с каждым часом. Малочисленные войска генерала Реймана, защищавшие внешний обвод, были предупреждены, что сигнал «Клаузевиц», кодовое слово, обозначавшее штурм города, может быть дан в любой момент. По отчаянным мерам, предпринимаемым для защиты столицы, берлинцы поняли, что момент истины близок. Среди прочего, начали полностью перекрывать баррикадами главные автомагистрали и улицы.