Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Было и еще одно отличие. Берлинцы научились жить с авиабомбардировками и привыкли к почти точной регулярности авианалетов. Большинство берлинцев научились по свисту падающей бомбы приблизительно оценить, где она приземлится; многие так привыкли к налетам, что часто даже не искали убежище. Артиллерийский обстрел был опаснее. Снаряды падали неожиданно. Смертоносная шрапнель летела во все стороны, часто настигая цели во многих ярдах от места разрыва.

Пробираясь по изрытой воронками Потсдамер-плац, журналист Ханс Вулле-Вальберг видел вокруг мертвых и умирающих. Ему казалось, что некоторых убило взрывной волной, «разорвавшей их легкие». Ему вдруг пришло в голову, что берлинцам, прежде сплоченным перед общим врагом — бомбардировщиками, «теперь просто некогда заботиться о погибших и раненых. Все слишком заняты одним: спасением собственной шкуры».

Безжалостные артобстрелы не подчинялись никаким распорядкам. Они были бесцельными и непрерывными, и с каждым днем как будто все более интенсивными. Вой и скрежет минометов и «катюш» присоединялись к оглушающему грохоту.

Большинство берлинцев теперь почти не вылезали из подвалов, бомбоубежищ, бункеров и станций метро. Они потеряли чувство времени. Дни и ночи размывались страхом, смятением и смертью. Берлинцы, которые продолжали педантично вести дневники до 21 апреля, вдруг стали путать даты. Многие отмечали, что русские были в городе 21 или 22 апреля, когда Красная армия еще сражалась на окраинах. Ужас перед русскими часто усиливался чувством собственной вины.

Некоторые немцы хорошо знали, как немецкие солдаты вели себя на советской земле, знали и о зверствах, которые Третий рейх творил в концентрационных лагерях. В Берлине царил такой жуткий страх, какого не испытывал ни один город со времени разрушения Карфагена.

Эльфрида Вассерман и ее муж Эрих прятались в огромном бункере рядом с железнодорожным вокзалом Анхальтер. В 1943 году на русском фронте Эрих потерял ногу и теперь ходил на костылях. Он быстро признал в грохоте артиллерийский огонь и заставил жену срочно перебраться в бункер. Эльфрида собрала вещи в два чемодана и две большие сумки. Кроме собственной одежды, она натянула старые военные брюки Эриха, а поверх всего шерстяное пальто и шубу. Поскольку мужу, чтобы передвигаться на костылях, необходимы были обе руки, Эльфрида одну сумку закрепила на спине, другую — на груди. В одной сумке была еда: немного черствого хлеба и несколько банок мясных и овощных консервов. В одном из чемоданов лежал большой горшок с маслом.

Когда Вассерманы добрались до вокзала Анхальтер, его бункер уже был битком набит. Эльфрида в конце концов нашла местечко на одной из лестничных площадок. Над их головами горела единственная лампочка. В ее слабом свете можно было разглядеть людей, заполнивших каждый квадратный фут, каждую лестничную ступеньку. Условия в бункере были невообразимыми. На верхнем этаже лежали раненые, и их стоны и крики не утихали ни днем, ни ночью. Туалетами нельзя было пользоваться, так как не было воды; повсюду валялись экскременты. От вони сначала тошнило, но вскоре Эльфрида и Эрих уже ее не замечали. Они проводили часы в состоянии полнейшей апатии, почти не разговаривали и понятия не имели, что происходит снаружи. Только одно отвлекало их от собственных мыслей: постоянный детский плач. У многих родителей закончились продукты и молоко. Эльфрида видела, как «с верхнего этажа вынесли трех малышей, умерших от истощения». Рядом с Эльфридой сидела молодая женщина с трехмесячным младенцем, и как-то Эльфрида заметила, что младенца у женщины на руках уже нет. Он лежал на бетонном полу рядом с матерью, мертвый, а мать словно оцепенела. Как и Эльфрида. Она вспоминает, «что просто увидела мертвого ребенка, но не огорчилась».

На Потсдамерштрассе был разрушен снарядами департамент по туризму. В сорока четырех комнатах подземного убежища разместилось более двух тысяч человек, и Маргарет Промайст, старшая по убежищу, не имела ни минуты покоя. Кроме гражданских, сюда недавно перевели два батальона фольксштурма, поскольку, как объяснили Маргарет, «русские приближаются». Замотанная, изможденная, Маргарет благодарила судьбу за недавний телефонный звонок: ее близкая подруга вызвалась принести ей немного еды. Пока она сновала по убежищу, с улицы принесли сорок четырех раненых, и Маргарет поспешила к ним. Одной из них уже ничем нельзя было помочь, и Маргарет тихонько сидела рядом с телом приятельницы, которая принесла ей еду, и «завидовала ее тихой и мирной улыбке. Ее, по крайней мере, миновал наш «крестный путь».

Пока большинство берлинцев на период сражения забивалось под землю, аптекарь Ганс Миде, уполномоченный по гражданской обороне от общественного убежища на Бисмаркштрассе, 61 в Шарлоттенбурге, патрулировал свой район. Снаряды взрывались вокруг него, а он со злобой смотрел на плакат, красовавшийся на стене здания напротив, на гигантские печатные буквы: «ЧАС ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА — САМЫЙ ТЕМНЫЙ».