Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Жизнь группы армий «Висла» висела на волоске. Хейнрици знал, что сможет продержаться еще лишь несколько дней, и понимал, что и его карьере приходит конец. Генерал сознавал, что его непреклонное упорство в вопросе о том, как вести это последнее сражение, Кребс считает худшим видом пораженчества. Ночью 21 апреля Хейнрици получил приказ освободить генерала Эберхарда Кинцеля от обязанностей начальника штаба «Вислы». Заменить Кинцеля должен был генерал-майор Тило фон Трота, один из самых ярых приверженцев Гитлера. Хейнрици полагал, что Кребс назначает фон Трота на этот пост намеренно, чтобы влиять на его решения, — бесполезная мера. «Я знаю этого фон Трота, — сказал Хейнрици полковнику Айсману.

— Быть может, он и умен, но он приукрашивает факты и безосновательно оптимистичен. Он витает в облаках», — едко закончил генерал, решив, что, когда фон Трота явится, он совершенно его изолирует и будет вести дела лишь с Айсманом.

Опасное поведение с любимчиком Гитлера, но Хейнрици это сейчас не тревожило.

Перед рассветом 22 апреля Хейнрици получил еще одно известие. Позвонил командующий обороной Берлина генерал Рейман и сказал: «Меня сместили». События, развернувшиеся вслед за смещением Реймана, казались фарсом. Преемником стал функционер нацистской партии, некий полковник Кэтер, человечек настолько малозаметный, что его имя осталось истории неизвестным. Кэтер, которого тут же произвели в генерал-майоры, минуя следующее звание бригадного генерала, остаток дня названивал друзьям, восхищенно рассказывая о назначении. Правда, к ночи Кэтер, смещенный с высокого поста, уже снова был полковником: сам Гитлер решил временно принять на себя командование обороной Берлина.

Тем временем на человека, чье будущее было наиболее тесно связано с последними днями города, надвигалась беда.

Генерал Карл Вейдлинг совершенно лишился связи со всеми штабами, включая и штаб своего непосредственного командира, генерала Буссе. 56-й танковый корпус Вейдлинга был так потрепан и так часто попадал в окружение 1-й гвардейской танковой армии генерала Катукова, что потерял всяческие контакты с остальными войсками. Витали слухи, что Вейдлинг отступил преднамеренно, а у Вейдлинга не было возможности это опровергнуть. Долетели эти слухи и до Гитлера, и до Буссе.

Выждав двадцать четыре часа и не получив никаких новых известий, оба издали приказы немедленно арестовать и казнить Вейдлинга.

* * *

Когда на окраинах Бернау рассеялся дым, капитан Сергей Голбов увидел первых немцев, выходящих из укрытий и сдающихся в плен. Бой здесь был кровавым. Войскам Чуйкова понадобилось почти полдня, чтобы продвинуться на пять миль в этом секторе — в 14 милях северо-восточнее Берлина. Часть города была объята пламенем, однако танки пробивали себе дорогу на юго-запад к берлинским районам Панкову и Вейсензе. Сидя на недавно конфискованном мотоцикле, Голбов наблюдал за пленными. Жалкое зрелище, думал он, усталые, понурые, мрачные. Голбов огляделся и вдруг заметил жуткий контраст между деяниями человека и природы: оказывается, зацвели фруктовые деревья. «Цветы были похожи на снежки, и каждый садик утопал в весенних цветах, а по этим цветам ползли огромные черные боевые машины!»

Голбов вынул из карман сложенный номер «Красной звезды», аккуратно оторвал полоску, высыпал на нее табак и скрутил сигарету. Все пользовались бумагой «Красной звезды»: она была тоньше и вроде бы курилась лучше, чем «Правда» или «Известия». И, только раскурив сигарету, Сергей заметил немецкого майора, ковыляющего к нему по дороге.

— Не трогайте мою жену! — кричал немец по-польски. — Не трогайте мою жену!

Голбов изумленно смотрел на обезумевшего офицера. Когда немец приблизился, Голбов слез с мотоцикла и направился навстречу. С рук майора струилась кровь. Немец поднял окровавленные руки, и Голбов увидел перерезанные вены.

— Я умираю, — выдохнул мужчина. — Я убил себя. Смотрите! — Он протянул окровавленные руки к Голбову. — Теперь вы оставите мою жену в покое?

Голбов вытаращил глаза:

— Идиот. Мне что, делать больше нечего? Только и заботиться о твоей жене?

Он вызвал медиков и сжал запястья немца, чтобы пока остановить кровь. Может, уже и поздно, думал Голбов, когда санитары уводили майора.

— Не трогайте мою жену! — продолжал вопить немец. — Не трогайте мою жену!

Голбов прислонился к мотоциклу и снова раскурил сигарету. Геббельс хорошо поработал. «Они что, считают нас монстрами?»

* * *