Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Снаряд попал в Бранденбургские ворота, и один карниз упал на мостовую. Снаряды распахали всю Унтер-ден-Линден; Королевский дворец, превратившийся в руины еще раньше, снова загорелся. Как и рейхстаг. Балочные фермы, поддерживавшие купол здания, обрушились ливнем из металлических глыб. Люди в панике бежали по Курфюрстендам, роняя портфели и свертки, отчаянно метались между подъездами. В конце улицы, выходящем к Тиргартену, снаряд попал точно в конюшню с верховыми лошадьми. Пронзительные крики животных смешались с воплями мужчин и женщин.

Вдруг лошади — с пылающими хвостами и гривами — вырвались из огненного ада и понеслись по Курфюрстендам. Один огневой вал за другим методично накрывали город. Макс Шнетцер, корреспондент швейцарской газеты «Дер Бунд», стоявший у Бранденбургских ворот, заметил, что в центре правительственной части Вильгельмштрассе снаряды приземлялись почти каждые пять секунд. Затем наступала пауза в полминуты или минуту, и снова начинали падать снаряды. Со своего наблюдательного поста журналист видел пламя пожаров, рвущихся в небо со стороны станции метро «Фридрихштрассе». «Поскольку дымная пелена рассеивала свет, казалось, что горят сами облака», — позже написал он.

Артобстрел был столь же интенсивен и в других районах города. В Вильмерсдорфе Ильзе Анц, ее мать и сестра почувствовали, как содрогается их дом. Девушки бросились на пол, их мать прижалась к дверному косяку, крича: «Боже мой! Боже мой! Боже мой!» В Нойкельне Дора Янсен смотрела, как ее муж, майор вермахта, идет по подъездной дорожке к их лимузину. Ординарец распахнул дверцу, и вдруг «его разорвало на куски» снарядом. Когда пыль рассеялась, Дора увидела, что ее муж все еще стоит у машины, высоко подняв голову, но его лицо искажено болью. Когда фрау Янсен подбежала к мужу, то увидела, что «одна штанина его брюк пропитана кровью, кровь хлестала из сапога и растекалась по тротуару». Позже, когда его уносили на носилках, она обнаружила, что странное чувство борется в ней с тревогой за мужа. Одна мысль вертелась в ее голове: «Как прямо он стоял, несмотря на ранение. Настоящий офицер!»

Неподалеку находился еще один офицер, который никогда не верил, что русские смогут подойти так близко. Фанатичный бухгалтер люфтваффе, капитан Готтхард Карл, который до сих пор приветствовал свою семью нацистским салютом, испытывал все более глубокое отчаяние. Несмотря на приближение русских, внешнее великолепие Карла ничуть не поблекло, даже стало еще более очевидным. Хотя его жена Герда никогда не посмела бы сказать ему это, но муж в парадном мундире с золотыми запонками и рядами бессмысленных нашивок казался ей необыкновенно смешным. К тому же он никогда не выходил из дома без своего кольца-печатки — свастики, обрамленной бриллиантами. Правда, Готтхард Карл полностью сознавал, какой оборот принимают события.

Вернувшись в полдень домой из своего офиса в Темпельхофе, он поднял руку в обычном приветствии «Хайль Гитлер!» и проинструктировал жену: «Теперь, когда начались артиллерийские обстрелы, ты должна спуститься в подвал и не покидать его. Я хочу, чтобы ты сидела прямо напротив входа в подвал». Герда в изумлении подняла на него глаза; ей это место казалось самым опасным. Однако Готтхард проявил настойчивость: «Я слышал, что в других городах русские входили в подвалы с огнеметами и многих сжигали заживо. Я хочу, чтобы ты сидела прямо перед дверью, тогда тебя убьют сразу. Ты же не хочешь ждать своей очереди». Затем он молча сжал руки жены, отдал нацистский салют и вышел из квартиры. Ошеломленная Герда сделала, как он сказал. Сидя перед самым входом в убежище, намного впереди остальных соседей, она упорно молилась, пока над головой свирепствовали снаряды, и впервые за все время супружества она не молилась о Готтхарде. Днем, в то время, когда муж обычно приходил домой, Герда, несмотря на его приказ, отважилась подняться наверх. Дрожа от страха, она ждала, ждала, но Готтхард не вернулся, и больше она его никогда не видела.

Артиллерийский обстрел начался сразу после того, как закончилась воздушная бомбардировка. Последний, 363-й, рейд союзников на Берлин совершили в 9.25 утра части американской 8-й воздушной армии. Сорок четыре месяца американцы и британцы бомбили «Большой Б», как называли город американские летчики. Берлинцы грозили бомбардировщикам кулаками и скорбели о гибели друзей и родственников и о своих разрушенных домах. Однако их гнев, как и сами бомбы, был безличным, ибо был направлен на людей, которых они никогда не видели. Артиллерийский обстрел — совсем другое дело. Это совершал враг, стоявший у их порога, враг, с которым им вскоре предстояло встретиться.