Последняя черта (СИ)

Добравшись до якоря, Кай сунул топор в петлю на ремне, выбил крюк из зазора между камнями, ухватился за канат и полез вверх, подтягивая крюк за собой, чтобы грабители не поймали и не заставили дирижабль снизиться. С земли полетели горящие камни, копья и стрелы.

Кёнсу выпустил стрелу, уложив вражеского стрелка, но только одного. Рядом сопел Фань, возившийся с правым ветрилом. Кёнсу наложил последнюю стрелу, прицелился в гада с короной из перьев на голове, выдохнул и отпустил тетиву. Правильно расценил: отруби змее голову, и она подохнет. Внизу взвыли.

“Облако” поднялся достаточно высоко, чтобы по нему стало бесполезно метать камни и копья, а Кай перевалил наконец через борт, и у стрелков тоже не осталось мишени. Днище гондолы надежно защищало от стрел, а пробитый купол над головами по-прежнему туго натягивался, несмотря на несколько маленьких дырок в плотном материале.

Кёнсу заволновался, потому что Кай, перевалив через борт, как плюхнулся лицом вниз на палубу, так и остался лежать, стиснув в руке металлический крюк якоря.

Отбросив лук, Кёнсу ринулся к Каю, с трудом перевернул на спину и похолодел, увидев кровь на скуле. Потрогал темные волосы, попытался шею ощупать и тихо выругался, когда ладонь стала красной. Ну и обломок стрелы слева тоже не радовал. Кёнсу сдвинул ворот рубахи, потянул и сглотнул, увидев глубоко засевший под ключицей наконечник.

— Три строго на юг, — хрипло пробормотал Кай. — Придется рулить. По ночам останавливайся. Потом будет плато. Увидишь через два дня одинокую скалу и возьмешь к востоку. Еще четыре — доберешься до селения. Там уже спросишь дорогу у торговцев.

— Ты же ранен. Надо остановиться и достать наконечник.

— Неважно. — Кай вдруг вскинул руку, ухватился за обломок древка и резко дернул. Смуглую кожу тут же залила кровь, хлынувшая из рваной раны. Наконечник с тихим стуком упал на доски. — Либо оклемаюсь, либо нет. Все запомнил? Три… строго на юг…

У Кая медленно опустились веки, и он затих. Кёнсу пытался зажать рану ладонью, но помогало паршиво — кровь все шла и шла. Очнувшись, Кёнсу заметался по палубе. Убедился, что курс на юг, и рулило закреплено, потом искал воду, пытался установить котелок над печкой, одержимо рылся в мешках. Фань окунал в кипящую воду ткань, порванную на ленты, и смотрел на Кёнсу с непонятным ожиданием и хрупкой надеждой.

Из трюма Кёнсу приволок шкуру, с муками перетащил на шкуру Кая, который в отключке был зверски тяжелым. Рубаху пришлось порезать и тоже пустить на бинты. Прихваченные из Белых Шахт травы нестерпимо воняли, когда Кёнсу заваривал их, а после рубил ножом размягченные стебли. Кашицей из трав рану он заложил плотнее, потом возился с тугой повязкой. Дальше он бессильно трогал ладонью голову и шею Кая и пытался разобрать густые волосы на пряди, чтобы найти раны. Ничего не выходило. Кёнсу толкнули в плечо, и он вскинул голову. Фань протягивал ему острый нож Кая. В ответ на недоуменный взгляд жестом показал, как скребет лезвием по коже. До Кёнсу дошло.

Сначала он осторожно обрезал темные волосы, укорачивал и расчесывал пальцами, потом соскребал щетину. Закусив губу, разглядывал заодно Кая и медленно осознавал, что под бородой все это время прятался такой же юный, как он сам, одиночка. Кончиками пальцев Кёнсу трогал твердые скулы, проводил по широкому носу, обрисовывал легкими касаниями упрямо выступающий подбородок с ямочкой, касался подушечкой жестко очерченных полных губ. Улыбчивых.

Обрезанные волосы Кая Фань унес к печке, чтобы сжечь, а Кёнсу осматривал раны на шее и под скулой. Порезы там вышли не особенно глубокими, но обильно кровоточили. Кёнсу смыл кровь пару раз, прижал ладонью зеленую кащицу и подержал немного. Сделал так раза три, пока кровь не унялась. А вот дальше оставалось только ждать. Ранки на лице и шее не представляли угрозы, но вот рана от стрелы…

К вечеру Кёнсу понял, почему Кай предпочитал зарастать бородой. Густая синева на подбородке и над верхней губой красноречиво намекала, что бедняге пришлось бы бриться по два-три раза на дню, а в пути это точно роскошь. Но Кёнсу решил потратить на эту роскошь время и воду. Дело было даже не в том, что ему нравилось рассматривать лицо Кая, а в том, что ему нравилось трогать кончиками пальцев резкие линии и чувствовать собственной кожей легкое покалывание от щетины.

К ночи они выбрали место у горного шпиля. Кёнсу думал, что сдохнет к черту, бросая раз за разом якорь и пытаясь им зацепиться за что-нибудь. Фань с завидным терпением помогал ему, а когда все же вышло бросить якорь удачно, крепил к канату колокольчики.