Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

Я уложила ожерелье с браслетом поверх запасной одежды в маленькую черную сумку и плотно застегнула ее. Моя мама тем временем принялась снимать фотографии со стен. В нашем доме было много семейных фотографий: Хезни и Джилан на своей свадьбе; Джало, Дималь и Адки сидят на поле у Кочо; гора Синджар весной – таких ярких цветов, что кажется ненастоящей. Эти фотографии рассказывали историю нашей жизни – как сначала мы были бедными и ютились в домике позади дома нашего отца, рассказывали о годах борьбы и о недавнем относительно счастливом прошлом. Теперь от всего этого остались лишь выцветшие прямоугольники на стенах.

– Найди альбомы, Надия, – сказала мама, заметив, что я стою рядом. – Отнеси их все во двор, к тандуру.

Я набрала целую охапку фотоальбомов и вышла во двор. Мама сидела перед печью, брала фотографии из рук моих братьев и сестер и швыряла их в широкое отверстие. Приземистая печь была центром нашего дома, в ней мы пекли хлеб каждый день, а не только на праздники вроде Батезми. Иногда мама пекла больше хлеба, чем нам требовалось, и раздавала его самым бедным жителям Кочо, благословляя тем самым нашу семью. Когда мы были бедными, хлеб из этой печи спасал нас, и я помню, что каждую нашу трапезу обязательно сопровождала высокая стопка пышных лепешек.

Теперь, превращая фотографии в пепел, тандур извергал едкий химический дым. Вот совсем маленькая Катрин в Лалеше – ее освящают в Белом Источнике, который берет начало в долине и протекает под древним каменным храмом. Вот мой первый день в школе, когда я плакала от мысли, что придется расстаться с мамой. Вот свадьба Хайри с Моной, волосы которой убраны цветами. «Наше прошлое превратилось в пепел», – думала я. Одна за другой фотографии исчезали в огне, и, когда они все догорели, мама взяла стопку своих белых одежд и тоже кинула в огонь все, кроме одной.

– Не хочу, чтобы они видели, какими мы были, – сказала она, наблюдая за тем, как сворачивается и чернеет белая ткань. – Теперь они к ним не прикоснутся.

Я не могла смотреть на горящие фотографии. В маленькой комнате, которую я делила с другими девочками, я открыла высокий шкаф. Убедившись, что за мной никто не подглядывает, я вытащила свой толстый зеленый альбом и стала медленно перелистывать страницы, разглядывая невест. Женщины в Кочо готовились к свадьбе несколько дней, и весь этот процесс был запечатлен на фотографиях. Сложные косы и завитки, подсветленные локоны или крашенные хной пряди, уложенные с помощью спрея прически, подведенные тушью глаза, ярко-синие или розовые тени на веках. Иногда невесты вплетали в волосы маленькие бусины или надевали блестящую диадему.

Нарядившись, невеста выходила, чтобы предстать перед жителями деревни, которые наперебой пытались подольститься к ней, а потом танцевали и выпивали всю ночь до рассвета, пока не замечали, что жених и невеста удалились к себе, как и полагается в брачную ночь. Несмотря на ранний час, подружки невесты спешили к ней, чтобы послушать рассказ об этой ночи. Хихикая, они рассматривали простыню в поисках следов крови.

Наше прошлое превратилось в пепел.

На мой взгляд, свадьбы как нельзя лучше передавали дух Кочо. Женщины тщательно накладывали на лица косметику, пока мужчины поливали землю, на которой предстояло танцевать, чтобы на следующий день она была не слишком пыльной. Наши пышные празднества славились на весь Синджар, а некоторые завидовали нам за то, что у нас такие красивые женщины. Каждая невеста в моем альбоме выглядела, как произведение искусства. Я часто представляла, как открываю свой салон и первым делом кладу на видное место свой альбом.

Я понимала, почему мама попросила нас сжечь семейные фотографии. Мне было тоже неприятно думать, что боевики будут рассматривать и трогать их. Они, наверное, презрительно смеялись бы при виде бедных езидов, которые осмелились мечтать о счастливой жизни в Ираке, о том, чтобы ходить в школу, жениться и всю жизнь прожить там, где родились. От этих мыслей во мне поднималась ярость. Но вместо того чтобы отнести зеленый альбом во двор и сжечь его, я положила его обратно в шкаф, а потом, подумав, заперла дверцу.

Если бы об этом узнала мама, она сказала бы, что неправильно сжигать свои фото, чтобы они не попали в руки ИГИЛ, но при этом оставлять чужие; и я знала, что она права. Шкаф был ненадежным местом для хранения; боевики легко его откроют и первым делом увидят альбом. Если бы мама нашла его и спросила, почему я его оставила, я даже не придумала бы, что ответить. Я до сих пор толком не могу сказать, почему эти фотографии значили для меня так много. Но я не могла себе представить, как они исчезают, только потому что мы боимся террористов.

Я понимала, почему мама попросила нас сжечь семейные фотографии. Мне было тоже неприятно думать, что боевики будут рассматривать и трогать их.