Удаляясь от Мосула,
мы проезжали места бывших боевых действий. Небольшие посты, оставленные солдатами иракской армии, превратились в груды обгоревших развалин. На обочине валялся каркас большого грузовика. Даже бродящие вдоль дороги стада овец и молодой пастух на медленно плетущемся осле не придавали ландшафту мирный вид. По телевизору я видела, как боевики сжигают блокпосты, покинутые военными, и не могла понять, зачем они это делают. Они просто уничтожали все без всякой причины.Вскоре мы остановились на очередном пропускном пункте. Здесь дежурили только два боевика, которым, казалось, было безразлично, кто мы и куда едем. Они задали те же вопросы, только быстрее. Дверь в их будку тоже была приоткрыта, но я не заметила там никаких фотографий. Через несколько минут нам махнули, чтобы мы ехали дальше.
Дорога из Мосула в Киркук длинная и вьется по сельской местности. Местами она широкая, а местами узкая, и машины мчатся навстречу друг другу по двум полосам. Здесь часто случаются аварии. Легковые машины почти впритык обгоняют тяжелые фуры. Грузовики со строительными материалами разбрасывают гравий, который бьет по корпусам и ветровым стеклам. Иногда начинаются такие резкие подъемы, что кажется, будто взбираешься на скалу.
Почти все иракские города соединяют такие же дороги, одна опаснее другой, и на них всегда оживленное движение. ИГИЛ постаралось взять под контроль дороги еще раньше, чем города, отрезая солдатам пути отступления и лишая людей возможности убежать. Потом они установили блокпосты, чтобы было легче ловить беглецов. На большей части территории Ирака такие дороги – единственный способ куда-то уехать. На открытых равнинах и в пустыне почти невозможно укрыться. Если города и поселения – важные внутренние органы страны, то дороги – это вены и артерии. Заняв их, ИГИЛ могло решать, кто останется жить, а кто погибнет.
Какое-то время я рассматривала песчаную и каменистую пустыню, непохожую на те части Синджара, в которых мне нравилось бывать и где весной все было покрыто травой и цветами. Я ощущала себя в чужой стране, и в каком-то смысле так и было – мы еще не выехали за пределы «Исламского государства». Но чем дольше я присматривалась, тем больше замечала, что местность не такая уж однообразная. Камни становились все выше, пока не превратились в небольшие скалы, а потом снова съежились и вросли в песок. Временами я видела качающиеся головы нефтедобывающих установок или кучку глинобитных хижин, указывающих на поселение. Я смотрела в окно, пока меня снова не затошнило.
Голова у меня закружилась, и я взяла один из пакетов, которые Насер дал мне в доме Мины. Меня вырвало. Желудок был почти пуст – я слишком волновалась, чтобы позавтракать, – но водянистая рвота наполнила такси кисловатым запахом, который явно раздражал водителя. Он открыл окно и ехал так, пока мог терпеть песок, залетавший внутрь с горячим воздухом.
– Скажи своей жене, что в следующий раз, когда ее будет тошнить, я остановлюсь, а то тут ужасно пахнет, – сказал водитель Насеру, впрочем, довольно добродушно.
Насер кивнул.
Через несколько минут я попросила остановиться и вышла из машины. Мимо проносились автомобили и поднимаемый ими ветер вздымал мою абайю, словно воздушный шар. Я отошла как можно дальше от машины, потому что мне не хотелось, чтобы водитель увидел мое лицо, и приподняла никаб. Рвота обожгла мне горло и губы, а от запаха бензина мне снова стало не по себе.
– Все в порядке? – ко мне подошел Насер. – Мы можем ехать или тебе нужно еще немного отдохнуть?
Я чувствовала, что он волнуется и из-за меня, и из-за того, что мы остановились. Время от времени мимо проезжали военные автомобили «Исламского государства», и вид девушки, которую тошнит, пусть в абайе и никабе, заставлял некоторых повернуть головы.
– Все в порядке, – сказала я, возвращаясь к такси.
Я ощущала себя слабой и обезвоженной. Из-за плотной одежды я вся вспотела и не могла вспомнить, когда я последний раз как следует ела. В машине я села на среднее сиденье и закрыла глаза, надеясь уснуть.
Мы подъехали к небольшому поселению у дороги. Магазины с едой и автомастерские смотрели прямо на улицу, ожидая покупателей. Закусочные рекламировали традиционную иракскую еду, вроде печеного мяса и риса с томатным соусом.
– Проголодались? – спросил водитель, и Насер кивнул.
Он тоже не завтракал. Я не хотела, чтобы мы останавливались, но не мне было решать.
Закусочная была большой и чистой, с кафельным полом и пластиковыми стульями. Семьи сидели рядом, но складные пластиковые ширмы отделяли мужчин от женщин, как это принято в консервативных районах Ирака. Я села с одной стороны ширмы, а Насер и водитель пошли делать заказ.
– Если я поем, меня вырвет, – прошептала я Насеру, но он настаивал.
– Иначе тебе станет хуже, – сказал он и через минуту вернулся с чечевичным супом и хлебом.