Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

– Мы остаемся в Киркуке, – ответил Насер. – У моей жены тут родственники.

– Как вы доедете?

– На такси. Возьмем на той стороне.

– Хорошо, – сказал солдат, указывая на толпу людей у небольших будок. – Стойте там и ждите.

Мы встали вместе с другими под палящим солнцем и принялись ждать, пока пешмерга пустят нас в Киркук. Целые семьи стояли вместе, охраняя огромные чемоданы и полиэтиленовые мешки с одеялами. Старики сидели на вещах, женщины обмахивались платками и тихо жаловались на жару. Автомобили были так загружены мебелью и матрасами, что, казалось, вот-вот рухнут. Маленький мальчик держал в руках футбольный мяч, а старик – клетку с желтой птицей, как будто для них это были самые ценные сокровища. Все мы приехали из разных мест, но были в одном положении. Мы стремились к одному – к безопасности, спокойной жизни, встрече с родными – и убегали от террористов. «Вот что значит быть иракцем под властью ИГИЛ, – подумала я. – Мы бездомные. Живем на блокпостах, пока нас не отправят в лагерь беженцев».

Наконец солдат позвал нас. Я говорила с ним по-арабски.

– Я из Киркука, но живу сейчас в Мосуле с мужем. – Я показала на Насера. – Мы хотим повидаться с моими родными.

– Что у вас с собой?

– Немного одежды, на неделю. Шампунь, личные вещи…

Голос мой упал, сердце заколотилось. Если нас развернут обратно, я не знала, что делать. Насеру придется вернуться в Мосул. Мы с ним нервно переглянулись.

– Оружие есть? – спросили солдаты Насера.

Он ответил, что нет, но его все равно обыскали. Потом они просмотрели его телефон в поисках возможных доказательств его причастности к ИГИЛ. Меня оставили в покое и даже не попросили показать телефон.

Через некоторое время солдат отдал нам наши вещи и покачал головой.

– Извините, но мы не можем вас впустить.

В его голосе не было жестокости или грубости, только деловитость.

– Любому желающему посетить Курдистан нужен поручитель. Иначе мы не знаем, кто вы на самом деле.

– Мы можем позвонить другу моего отца из Синджара, – сказал Насер, когда солдат отошел. – У него есть связи, и он попросит пропустить нас. К нему прислушаются.

– Хорошо, – согласилась я. – Только пусть не говорит, что я езидка и что ты помогаешь мне сбежать.

Насер позвонил и передал телефон солдату, который быстро поговорил по нему. Казалось, он немного удивлен.

– Надо было звонить сразу, – сказал солдат слегка раздраженно, возвращая Насеру телефон. – Можете проходить.

С другой стороны блокпоста я сразу же сняла никаб. Моего лица коснулся вечерний ветерок, и я улыбнулась.

– Что, не нравится носить его? – поддразнил меня Насер, улыбаясь в ответ.

6

Когда водитель такси, жизнерадостный курд лет сорока с чем-то, спросил, куда мы хотим поехать, мы с Насером недоумевающе переглянулись.

– Отвезите нас в Курдистан, – сказал Насер, и водитель рассмеялся.

– Вы уже в Курдистане! – воскликнул он. – В какой город? В Эрбиль? В Сулейманию?

Мы с Насером пожали плечами. Никто из нас раньше не был в Курдистане.

– А что ближе? – спросил Насер.

– Сулеймания, – ответил водитель.

– Ну тогда в Сулейманию.

Мы очень устали и так обрадовались, договорившись о поездке, что забыли позвонить Сабаху, моему племяннику, как нам советовал Хезни.

Темнело. С кольцевой дороги Киркук выглядел скоплением огней. Всю жизнь я думала, что Синджар станет частью Курдистана и что дороги и города в этой части страны отчасти и мои. Я гордилась тем, как отстроился Курдистан после 2003 года. В нем так безопасно, что туда отправляются в увольнение американские солдаты, а бизнесмены со всего мира хотят там открыть свои офисы. Мы смотрели по телевизору, как курды отмечают Навруз, их «Новый год», танцуя вокруг костров и жаря мясо на склонах зеленых гор. Когда я была моложе, я иногда недовольно говорила: «Посмотрите, как хорошо в Курдистане, а мы живем тут в бедности», – а моя мать упрекала меня и говорила: «Они заслужили хорошую жизнь, Надия. При Саддаме их подвергали геноциду».

Но в Курдистане я была чужой. Я не знала, как называются города и какие тут живут люди. Ни в Киркуке, ни в Сулеймании у меня не было знакомых, и хотя Сабах работал в гостинице в Эрбиле, а Сауд – на стройке под Дахуком, они скорее были вроде приезжих рабочих из Бангладеш или Индии. Эрбиль и Дахук не стали для них домом.

Возможно, я была чужаком во всем Ираке. Я никогда не смогу вернуться в Мосул, где меня пытали. Я никогда не была в Багдаде, в Тикрите или в Наджафе. Никогда не видела великие музеи или древние развалины. Все, что я знала в Ираке, – Кочо, и теперь он принадлежит ИГИЛ.

Наш водитель-курд по пути с гордостью показывал различные достопримечательности, говорил на смеси арабского и курдского и старался завести с Насером разговор о жизни в Мосуле.

– Значит, ДАИШ захватило весь город? – спрашивал он, качая головой.

– Да, – отвечал Насер. – Многие хотят покинуть его, но это трудно.

– Пешмерга прогонит террористов из Ирака! – заявлял водитель, на что Насер не отвечал.

Я была чужаком во всем Ираке.