Последняя дуэль. Правдивая история преступления, страсти и судебного поединка

После того как Ле Гри изложил все факты в свою защиту, Карруж получил шанс ответить на возражения по его иску. Нанося мощный контрудар, рыцарь оспаривает утверждение оруженосца о том, что ненависть и зависть к своему сопернику при дворе графа подтолкнули его отомстить и сфабриковать обвинение в изнасиловании. По его словам, версия Ле Гри — «зыбкая неубедительная выдумка, где совсем нет правды и даже подобия правды», не имеющая отношения к делу, в котором идет речь о страшном преступлении, «таком чудовищном, тяжком и опасном», что он выдвинул обвинения против Ле Гри, рискуя «душой, телом, состоянием и честью».

Далее рыцарь оспаривает заявление о том, что он якобы жестоко обращается с женой, и старается развеять образ ревнивого, жестокого и даже неуравновешенного человека, который пытался заставить как первую, так и вторую свою жену дать ложные показания против Ле Гри. Он резко отрицает подобные обвинения и настаивает на том, что никогда не обращался с Маргаритой плохо и всегда жил с ней «достойно, мирно, целомудренно» и между ними нет никакой «ревности или враждебности».

Рыцарь также оспаривает заявление оруженосца о том, что выдвинутые им обвинения якобы неточны и неполны. Он говорит, что предоставил обвинения в соответствии с законом, описал преступление как полагается и не забыл уточнить дату.

По его словам, преступление произошло «точно так как следует из показаний и утверждений Маргариты, ее показания правдивы и обоснованы»[17].

Карруж настаивает на том, что его жена говорит правду, и сам факт преступления очевиден. Ведь рассказав о преступлении публично, Маргарита, которую сам Ле Гри назвал «благонравной и честной» обрекла себя на «вечное осуждение» общества. И потом как она могла оставаться в своих показаниях «такой последовательной и твердой, ничего в них не меняя, если бы указанное преступление не произошло на самом деле?»

Наконец, Карруж обращает внимание на сомнения Ле Гри в том, что можно было так быстро проскакать на лошади из Аржантана в Капомениль по плохим зимним дорогам и совершить преступление. Рыцарь замечает, что Ле Гри «богатый человек, в распоряжении которого всегда достаточно хороших лошадей», и потому он вполне мог проделать путь из Аржантана в Капомениль и обратно «за короткое время».

Еще одна проблема, о которой видимо не упомянули в суде ни Карруж, ни Ле Гри, но которая потенциально могла влиять на ход дела и по мере того, как шло расследование, становилась все более очевидной: беременность Маргариты.

Мы не можем точно знать, от кого она забеременела — от Карружа, Ле Гри или кого-то еще. Но поскольку в первые пять-шесть лет брака Маргарита была бездетной, а потом забеременела примерно в январе 1386 года и родила осенью того же года, весьма возможно, что ребенок был от Жака Ле Гри.

Но судьи парижского парламента вероятно считали, что Маргарита не могла забеременеть в результате изнасилования. Согласно широко распространенной в те годы медицинской теории, основанной на учениях древнеримского врача Галена (примерно 200-й год н. э.), женское «семя», необходимое для зачатия также, как и мужское семя, высвобождалось только если у женщины был оргазм. А значит, «женщина не могла забеременеть, если участвовала в совокуплении против своей воли». Это убеждение было очень крепким в Средние века, и даже «закон признавал, что изнасилование не может привести к беременности».

Это убеждение полностью противоречит современному знанию, но в Средние века оно поддерживалось во многом благодаря желанию знатных семей защитить свою родословную, не допустить появления нежелательного родства.

Наследование зависело от отцовства, а отцовство — от честного слова женщины или доверия между мужем и женой. Супружеская измена представляла достаточный риск для родословной знатного семейства, поэтому идея о том, что секс без согласия, или изнасилование, может привести к появлению незаконнорожденных детей и еще больше испортит родословную, казалась слишком ужасной и недопустимой. Считалось немыслимым, что мужчина мог изнасиловать чужую жену, и самим преступлением еще и повесить на жертву и ее мужа нежеланного и незаконнорожденного ребенка.

Учитывая верования того времени, суд счел бы более вероятным, что Маргариту не изнасиловали, а у нее была связь по взаимному согласию с третьим мужчиной, от которого она и забеременела, изменив мужу. Ле Гри даже мог использовать беременность Маргариты, доказывая собственную невиновность — мол, она обвинила его в изнасиловании, чтобы скрыть преступную связь с другим мужчиной.