Последняя фотография

– Я быстро разобралась, – продолжила Бахтурина вслух, – что по чём, и отвадила юного Дон-Жуана. Но тут, на мою беду, случилось другое несчастье. Пошли сокращения, власти посчитали, что мы зря получаем зарплату и что с нашей работой могут справиться в два раз меньше библиотекарей. Приехал какой-то важный гусь из министерства культуры, долго разглагольствовал об экономической ситуации в стране, о падении у населения интереса к книгам, в конце концов, объявил, что некоторым товарищам придётся искать работу в других местах. Я не выдержала и спросила у него, мол, в министерстве культуры не думали, как пробудить интерес населения к книге. Знаете, что он мне сказал? Смех да и только – говорит: вот если бы вы повышали интерес к книгам у людей, нам не пришлось бы вас увольнять. Вы поняли? Это, оказывается, я и мои коллеги по несчастью виноваты в том, что молодёжь перестала читать книги. Я вступила с чиновником в спор, тот уже на втором вопросе залился краской, начал пыхтеть, утирать лысину мятым платком и глядя с упованием на заведующую. Та не выдержала и попросила прекратить «пустой диалог». Нужно отдать должное этой мудрой женщине, ибо, с одной стороны, она обращалась ко мне, и вроде даже как поднаехала на меня, но, заметьте, какое незаменимое слово она употребила – «диалог». Каюсь, я решила немного поумничать и выдала: «Диалог дает возможность, Валентина Трофимовна, как писал Анатолий Васильевич Луначарский, объективно изложить ряд мнений, взаимно поднимающих и дополняющих одно другое, построить лестницу воззрений и подвести к законченной идее».

– Молодец, Ирка, фортиссимо! – похлопав в ладоши, воскликнул Роднянских, – узнаю студентку-язву Бахтурину. Ты, помню, и с нашими преподами особо не церемонилась. Представляю рожу того чиновника! Они же никогда не ожидают отпора, а получив его, зависают и теряют дар речи, или, как говаривал наш профессор Кривонос, помните Владислава Шаевича? И его знаменитое «опупел».

– Помним-помним, – загалдели слушатели. – Веня, ну давай уже Ирину дослушаем. Не перебивай.

– Сорри-сорреньки, друзья, не сдержался, – рассмеялся Веня, – но ведь как лихо Ира поставила на место чинушу.

– Да! Да, – раздались одобрительные голоса.

– Ничего героического дальше не произошло, меня просто уволили. Куда, прикажете идти работать? Надоело мне всё, и пошла я в торговки. Взял меня на работу хозяин сети магазинов, вернее, магазинчиков по ходатайству всё той жен Тамары, с которой мы работали агентами недвижимости. Солидный такой мужчина, седовласый, всегда одет стильно и по-современному, словом, с иголочки. Своих работников не обижал, платил прилично, звали его Марк, наверное, еврей, но с виду не скажешь, обыкновенный русский бизнесмен. Чем я только не торговала – и обувью, и штанами, и сумками, и… даже… чего уж скрывать, трусами, колготками, носками…

«А вот о том, что я начала приторговывать и собой, я вам, мои милые друзья, не расскажу.

Однажды за бутылкой коньяка Тамарка меня ошарашила.

– Ира, только прошу тебя без паники, – начал она. – Не захочешь, никто тебя неволить не станет.

– Что случилось? – насторожилась я.

– Ты меня не станешь ругать за откровенность? – уводя взгляд в сторону, спросила она.

– Ну, что ты, Тома! – воскликнула я. – Ругают за ложь, клевету, и всякие такие дела…

– Ну, тогда слушай! Марк, наш шеф, просил передать тебе, что он хочет провести с тобой ночь.

Повисла тишина, у меня потемнело в глазах.

– Он что, – стиснув зубы, зарычала я, – за проститутку меня принял.

– Спокойно, Ирочка, спокойно! – Тамара выставила перед собой руку. – Я же тебе сказала, дело добровольное. На «нет» и суда нет. Ты чего кипятишься? Не насиловать же он тебя собрался.

– Но, Тома, как он может? Как вообще это возможно? – я вся дрожала.

– А я считаю, что ничего в этом противоестественного нет, – пожав плечами, сказала Тамара.

– Как это нет? Тома, это же проституция! – я была так возмущена, что не находила себе место.