Девушка ахнула. В тот же миг Гуго упал перед ней на одно колено.
– Я люблю тебя, Анна, – быстро произнёс гвардеец. – Прошу тебя, будь моей женой. Я слишком долго ждал… Не отнимай счастья! Я стремился к нему долгие годы…
– Я… – прошептала девушка, – я тоже тебя люблю, Гуго… Я тоже много лет ждала… Не знала, что всё случится так… неожиданно… Я согласна…
Она протянула Гуго руку, которую тот поцеловал с искренним чувством и глубоким почтением. Маттиас Эберлер торжественно перекрестил молодых людей:
– Благословляю вас, дети мои. Любите друг друга, живите в счастье и мире. Пусть не будет недостатка в вашем дому. Но уж и меня, старика, не забывайте, зовите в гости! Свадьбу сыграем как надо. Попрошу его преосвященство, пусть обвенчает вас. А коль дети пойдут, верю, не откажет фон Веннинген стать крёстным отцом маленьких капитанов Шлегелей, хи-хи-хи…
Гуго и Анна смущённо переглянулись. Эберлер прекратил трястись от утробного смеха и гаркнул:
– Поцелуй невесту, солдат!
Анна залилась краской и опустила взгляд, но перед ней возникли серые глаза Гуго. Девушка посмотрела в зрачки, подобные двум аркебузным дулам, и вздрогнула. Она увидела, что глаза жениха исчезли, сменившись чужими, жабьими, мёртвыми. Но капитан нежно приник к её губам, и Анна тут же забыла обо всём.
Маттиас Эберлер с умилением смотрел на целующуюся парочку:
– А сейчас отправляйтесь гулять. Теперь можно. Только смотрите, не увлекайтесь! Сначала свадьба!
– Спасибо, дядя Маттиас! – хором сказали влюблённые.
– Мы к набережной, на Рейн, – сообщил Гуго. – За Анну не беспокойтесь. На суженую капитана Шлегеля никто не осмелится посмотреть косо. А в понедельник я приглашаю вас поохотиться на рябчиков!
– Там посмотрим, – усмехнулся дядя. – Ну, летите, голубки!
Гуго с Анной исчезли. Эберлер довольно прислушался к топоту ног на лестнице. Потом вышел на середину комнаты, сунул большие пальцы за кушак и торжественно произнёс в пространство:
– Его превосходительство советник Маттиас Эберлер! Добрый вечер, господа!
Затем засуетился, хлопая себя по животу:
– Так… Сначала фон Веннинген… Что он там задумал, старый лис? Потом ратуша… Ах ты, господи, завтра же воскресенье… Тогда… Гонца к его преосвященству. Пусть примет меня в понедельник… Что ж это будет, боже мой… Эй, Йенс… Йенс!
Позабыв про колокольчик, Эберлер вышел в коридор. Свет заходящего солнца пробивался сквозь витраж, бросая на пол разноцветный узор. В середине зловеще, как глаз неведомого чудовища, чернел завиток герба.
Глава седьмая,
Человек не только смертен, но ещё и внезапно смертен. Эту фразу повторяют к месту и не к месту, однако мало кто способен понять её смысл, пока сам не посмотрит в пустые глазницы скелета. Двум смертям не бывать, одной не миновать… Перед смертью не надышишься… Помни, Цезарь, что и ты смертен… Когда бомбы рвутся всё ближе, мы малодушно думаем: со мной такого случиться не может. И так до тех пор, пока удар не обрушивается на родных и близких. Цвёл юноша вечор, а нынче умер… И вот уже у тела погибшего скопились друзья, соседи, полиция, зачем-то «Скорая помощь», хотя покойнику она без надобности. Столпившиеся негромко судачат, кое-кто всплакнул… И у каждого вертится мысль: со мной такого случиться не может.
Но среди зевак и студентов как минимум один человек думал иначе.
Лука Рюттингер стоял в стороне, засунув руки в карманы, и жевал незажжённую сигарету. Тело Йонаса он отсюда не видел, но отчётливо представлял: Лаутенбах лежит ничком, голова свёрнута набок, из угла рта вытекает тёмная струйка крови. Рядом валяются разбитые очки.
Бывает и такое. Человек выпил, пошел на балкон покурить, перегнулся через перила. Закружилась голова, и вот он уже летит вниз. Шмяк темечком об асфальт – и прощай, Йонас. Может быть, ты стал бы хорошим адвокатом, а то и судьёй. Сидел бы в мантии, разбирал дела, произносил речи… А теперь кто-то другой скажет речь над твоим гробом. И, скорее всего, это будет не студент медицинского факультета Лука Рюттингер. Смерть нанесла меткий удар и готовилась к новому прыжку…
Подошла Магдалена.
– Какой ужас, – сказала девушка испуганно. – Бедняга Йонас!
Лука посмотрел на неё пустыми глазами.
– Мужайся, Лука, – добавила Магда. – Я знаю, он был тебе другом…
Рюттингер дико усмехнулся и произнёс странную фразу:
– Он первый, кого забрали.
Магда подумала, что студент не в себе. Потом смысл сказанного дошёл и до неё.
– Прости, не понимаю. Ты хочешь сказать… его убили?
– Не убили. Забрали.
– Кто?
Лука отвернулся и уставился на толпу. Санитары заталкивали в машину носилки с пластиковым мешком. Полицейские ходили, осматривая и фотографируя. Один беседовал с Винсентом, записывая показания. Рядом трясся старый знакомый – Безумный Фотограф. Его схватили в тот момент, когда он пытался художественно уложить руки погибшего «для большей выразительности». Фотоаппарат пеннера висел на запястье следователя.