Последняя гимназия

Но и пожрать не пришлось. Минут через десять на берегу показался Федорка, один и без всякого мешка; торопливо, едва не свалившись в воду, перебрался он через реку и подбежал к Иошке…

– Корень засыпался… Засада была… Пришли на чердак, думали – не заметят; выходим, а тут – как кинутся…

– Кто?

– Халдеи… Кира… Палач… Сашкец… Корня схватили. Я убежал…

– А хлеб?…

– Там, у халдеев остался.

Скажи он, что в Шкиде сейчас вешают Корницкого, это меньше возмутило бы ребят…

– Что же ты, стерьва, хлеб бросал?…

– Да я его и не бросал… Корень его нес… Его и хватали.

– А ты не мог хватать?…

– Кого?…

– Да хлеб… Будто не понимает…

– Сразу хватали они. Один хлеб, другой Корня.

– Здорово! – только и мог проговорить Голый Барин.

– Что же делать? – спросил у Иошки растерявшийся Сашка.

– А я знаю? – буркнул Иошка и отвернулся.

– Вот тебе и пожрали! – мрачно пробурчал Червонец.

Шкидцы разбрелись по кладбищу. Нашли и выволокли из разваленного склепа Карпуху, принявшись на нем вымещать свою злобу.

– Будешь людей продавать, стерва?…

– Не буду, – выл Карпуха. – Это вас халдеи под-манули. Я им ничего не говорил!…

– Врешь, зануда! Не говорил, так будешь говорить, – и град щелчков и колотушек сыпался на карпухину голову.

Скоро совсем стемнело, и обложенное облаками небо сделало кладбище страшным.

Все понимали, что надо действовать, думать, предпринимать, а не ожидать чего-то неизвестного и далекого. Ведь начали бастовать, надеясь потом сговориться, надеясь кончить спокойно и быстро, а между тем уже прошло два дня, и никто не знал, когда да и чем всё кончится. Уже нашлись недовольные, которым казалось глупым мирное и терпеливое ожидание, и они призывали бороться – идти бить халдеев и брать в свои руки и власть, и кухню, и кладовую…

Хотелось есть.

Становилось холодно и мрачно, и шкидцы опять окружили камень, где сидел Иошка.

– Так что же делать будем?…

Иошка глядел на ребят и не мог понять, что им от него надо, откуда он знает, что делать?…

– Не ночевать же на кладбище?…

– Ну и катитесь в Шкиду, – раздражился Иошка. – А мне и здесь хорошо…

– Сволочь! – крикнул кто-то. Иошка ничего не ответил.

Свет луны, прорвавшись сквозь тучи, мелькнул по кладбищу. Все вырисовалось перед глазами: поваленные кресты, плиты и кладбищенские ивы с растопыренными, как пальцы, прутьями, тихо и неслышно качающимися под ветром. И Иошка увидел, как шкидцы понемногу, по одному начинают переходить обратно, на другой берег.

– Куда вы? – закричал Голый Барин.

– Домой идем! – грубо крикнул в ответ Мамонтов. – Не будем здесь.

Теперь уже переходили реку все… Перебираясь через камни, кто-то столкнул Карпуху, и тот стал тонуть. Стремнина водоската тащила его вниз – он цеплялся за камни, хотел вылезть. Но руки скользили, а в лицо била мутная пена. И он не кричал, не просил, не звал. Знал, что звать бесполезно.

А ребята столпились на берегу, и у многих на лице была та странная улыбка, с которой дети топят котят.

Карпуха выбросил вперед руку, скользнул, крикнул – и вместе с водой обрушился вниз, в омут…

Его вынесло далеко вперед, к самой отмели. Оглушенный, он лежал на песке, но, услышав, что идут ребята, выбрался на берег и побежал к даче, торопясь обогнать их…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Утром, когда еще все шкидцы спали, do вторую группу пришел Викниксор. Ребят разбудили, велели одеться и построиться; после этого четверых вызвали из строя, а к остальным заведующий обратился, примерно, с такой речью:

– Выбирайте. Или эта четверка сейчас же, сию же

минуту отправляется в Лавру, или вы принимаетесь за работу.

То же самое повторилось в первой группе: ребят поднимали, строили, вызывали наудачу нескольких человек, заставляя других "выбирать". И когда старшие в восемь часов проснулись, всё уже было кончено – младшие пошли работать.

Старших оставили одних, дверь к ним в спальню была закрыта, и ее караулил Палач. Ни умыванья на реке, ни общей переклички в этот день не было. Чай старшие пили после того, как напились и были заперты в спальне младшие. И здесь в первый раз в этот день в третью группу пришел Викниксор.

– Встать!

Встали.

– Сесть!

Сели.

– Ионин!… Встать!…

– За што-с?

– Встать, тебе говорят!

– Ну и встану… Ну и ладно…

Иошка начал подниматься. Должно быть, это показалось медленным Викниксору – он подскочил к Иошке и дернул его за плечи…

– Драться?… – закричал Иошка. – Драться, сволочь!…

Кружка пролетела мимо Викниксорова лица и, дребезжа, выкатилась на веранду, в сад. Ребята повскакали с мест, покачнулась и упала скамейка, рухнул стол; закричали… зашумели…

– Бить?…

– Не имеете права!…

– Жандармы!…

Викниксор вырвался из толпы. Сбитое пенсне упало ему на грудь. От неожиданности и гнева он ничего не видел.

– Бунтовать?… – орал он. – Я вам покажу!… Прекратить чай!… В спальни!… В изолятор Ионина!…

– Не пойду!…

– Пойдешь!…

И, шаря по воздуху руками, Викниксор выбежал в коридор.

2

Он протер пенсне и выглянул через окно во двор. Двор мостили.

– Работают?

– Да, Виктор Николаевич.

– Все?

– Нет-с.

– Это почему?

– Я уже докладывал вам, что восемь человек во главе с Иониным продолжают забастовку.