Последняя гимназия

– И вовсе не чужие, а письма своих воспитанников… И потом в такое время всё допустимо… А ты, что ждешь? – крикнула она на Сашку, стоявшего в дверях. – Я газету отдам Виктору Николаевичу… Можешь идти…

3

Происшедшее вечером было настолько обычно, что не стоило бы и описывать. Тот же строй ребят, тот же Викниксор, помахивающий номером конфискованного "Бунтаря". И только к эпитетам "огрызки" и "отщепенцы" прибавился новый: "щелкоперы", да еще запретили произносить слово "халдей".

Сашка, несмотря на неудачу, начал готовить второй номер "Бунтаря"… На этот раз на него сильно нажимал, редакторско-издательский комитет, в котором заседало полтора десятка новоиспеченных шкидцев-журналистов. Вообще во все дела Сашка привлекал "широкую общественность". Но на этот раз "общественность" оказалась палкой о двух концах: комитет

потребовал, чтобы тон газеты был смягчен. Сашка спорил, убеждая, что приспосабливаться стыдно и нечестно, говорил о целях и задачах, но комитет был непоколебим, и редактору пришлось подчиниться…

Второй номер "Бунтаря" вышел семнадцатого августа. Размер и внешность газеты сохранились, но содержанке было мирно-делового, либерального, так сказать, характера. Комитет просмотром газеты остался доволен, хотя многие всё-таки возражали против карикатуры, изображавшей письмо "от Ионина", от которого во все стороны, с криком "бомба", убегали халдеи. Ничего более крамольного в стенновке не было, и поэтому поручили Касатке отнести ее на просмотр Викниксору.

Касатка вернулся быстро, даже очень быстро, и без газеты.

– Порвал! – крикнул он, ворвавшись на чердак. – Даже и читать не стал… "Вон"! говорит… "Мне, говорит, газеты этих огрызков не надо…"

– Ого-го!…

– Так-таки и порвал?

– Так и порвал… А меня выгнал…

– А ты что?…

– Как что?… Удрал скорей!… Сердитый… Комитетчики огорченно вздохнули и разошлись.

На чердаке остались Сашка, Андреев и Химик.

* * *

Через день в школе из рук в руки передавали маленькие листовки, озаглавленные "Бунтарь" № 3. В передовой сообщалось:

"Товарищи читатели…

"Газета "Бунтарь" после неоднократных конфискаций переходит на нелегальное положение. Впредь газета уже не будет стенной, а по отпечатании будет выдаваться на руки корреспондентам групп, от которых желающие могут получить для чтения…

С подлинного.

"… Не давайте газеты воспитателям или, если даёте, то только не иначе, как чем-нибудь заручившись (только не их честным словом!…)

"Соблюдайте строжайшую осторожность и следите чтобы газета не была отнята…

"Желающие писать в газету, передавайте материал групповым корреспондентам".

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

Иошка с Кубышкой уже две недели жили в городе, в Шкиде. Им не приходилось здесь таскать кирпичи, до упаду работать на дворе, препираться поминутно с халдеями и, может быть, поэтому вначале было как-то скучно. Да и сама Шкида, оставленная на лето, выглядела не очень весело. Ветер безбоязненно входил в открытые окна, шевелил оборвавшимися плакатами и, грустно вздохнув, пропадал. На лестнице, в зале, в классах грудами лежал мусор, который новый дворник Степан, сменивший ушедшего Мевтахудына, имел обыкновение не выметать вон, а распихивать по темным и неприметным углам.

Два раза в неделю отпиралась канцелярия, куда для дежурств приходила Неонила Афиногеновна, делопроизводительница, и два шкидца с нетерпением поджидали эту старушку, которая всегда с увлечением рассказывала смешные истории из институтской жизни.

Потом о пребывании в городе Иошки и Кубышки узнал преподаватель математики, дядя Миша. Узнал он также, что ребята готовятся к экзаменам, приехал к ним, изругал, что ему не сказали об этом раньше, и принялся с ними заниматься, или "натаскивать", по его собственному выражению.

Дядя Миша, кажется, был единственным халдеем, которого любили и уважали все шкидцы…

Он не был, правда, первоклассным ученым, как Викниксор.

Он был просто человеком добрым и отзывчивым, хотя и

не без странностей. Так, он прямо огранически не мог видеть никакой ошибки в вычислениях. Когда ученик путался, дядя Миша хватался за голову, топал ногами, рвал волосы, не раз доходя при этом до серьезного членовредительства.

Так, например, было с Адмиралом. Адмиралу долго объяснялось, что "перед подкоренным количеством, выведенным из-под корня, ставится плюс или минус"; Адмирал слушал, внимательно качал головой, говорил: "понимаю", – и сделал как раз ту ошибку, от которой так настойчиво его предупреждали. Дядя Миша не вынес. Он хлопнул себя по большому лбу и выдрал клок волос. От боли он отрезвел; взглянул на вырванные, зажатые в кулак волосы и торжественно опустил их на адмиральскую парту:

– Чувствуй!…

И Адмирал "чувствовал"; чтобы загладить свою вину, он весь остаток урока считал вырванные волосинки и наконец сказал:

– Пятьдесят четыре!

– Чего пятьдесят четыре? – удивился дядя Миша, уже позабывший про Адмирала.

– Вы вырвали у себя пятьдесят четыре волоса, – бодро отрапортовал Адмирал.

Класс злорадно захихикал, расхохотался и дядя Миша:

– Считать ты умеешь, я за это тебе в субботу плюс прибавлю!…

Таков был дядя Миша…