Последняя глава (Книга 1)

Вполне понятно, что Хьюберт возмутился. Если бы Халлорсен извинился от чистого сердца, брат бы успокоился; но раз американец просто хотел угодить ей, Динни, Хьюберту было еще обиднее; и он из себя выходил при одной мысли, что сестра нравится профессору. И все же письмо опубликовано, - оно прямо и недвусмысленно признает беспочвенность обвинений и меняет все дело. Динни сразу же стала соображать, как ей лучше использовать это письмо. Послать его лорду Саксендену? Раз уж она вмешалась в эту историю, отступать не стоит, и Динни села писать.

"Усадьба Кондафорд,

21 сентября.

Дорогой лорд Саксенден,

Я беру на себя смелость послать вам вырезку из сегодняшнего "Таймса", так как думаю, что она в какой-то мере извиняет мою дерзость в тот вечер. Мне, право, не следовало надоедать вам отрывками из дневника брата в конце такого утомительного дня. Это было непростительно, и я ничуть не удивляюсь, что вы постарались от меня спастись. Но прилагаемая вырезка покажет вам, как несправедливо пострадал мой брат, и, я надеюсь, вы меня теперь простите.

Искренне ваша

Элизабет Черрел".

Вложив вырезку в письмо, Динни отыскала в справочнике лондонский адрес лорда Саксендена, надписала конверт и пометила: "Лично".

Потом она пошла искать Хьюберта, но ей сказали, что он взял машину и уехал в Лондон...

Хьюберт гнал вовсю. Разговор с Динни разозлил его. Он проехал пятьдесят с лишком миль меньше чем за два часа и остановился у гостиницы Пьемонт ровно в час. Они расстались с Халлорсеном полгода назад и с тех пор не встречались. Хьюберт послал профессору визитную карточку и стал дожидаться в холле, сам еще толком не зная, что ему скажет. Когда вслед за посыльным показалась высокая фигура американца, на Хьюберта точно столбняк напал.

- Здравствуйте, капитан Черрел! - сказал Халлорсен и протянул руку.

Пуще всего на свете Хьюберт боялся всяческих сцен: он взял протянутую руку, но не пожал ее.

- Я узнал ваш адрес из "Таймса". Где бы мы могли поговорить?

Халлорсен провел его в нишу.

- Принесите коктейли, - сказал он официанту.

- Спасибо, мне не надо. Разрешите закурить?

- Надеюсь, это трубка мира, капитан?

- Не знаю. Извинение, которое идет не от чистого сердца, ничего не стоит.

- А кто говорит, что оно идет не от чистого сердца?

- Моя сестра.

- Ваша сестра, капитан Черрел, на редкость очаровательная девушка; я бы не хотел ей противоречить.

- Можно мне говорить откровенно?

- Прошу вас.

- Тогда вот что: мне приятнее было бы обойтись без ваших извинений, чем знать, что этим я обязан вашей симпатии к одному из членов моей семьи.

- Что ж, - помолчав, сказал Халлорсен, - не могу же я написать в "Таймсе", что извинился по ошибке. Пожалуй, они этого не стерпят. Когда я работал над книгой, во мне все кипело. Я признался в этом вашей сестре, а сейчас повторяю вам. Надо было проявить снисходительность, и я жалею, что этого не сделал.

- Мне не нужна снисходительность. Я хочу справедливости. Я вас подвел или нет?

-- В общем, конечно, вы распустили эту шайку, и моя песенка была спета.

- Признаю. Но чья тут вина - моя или ваша? Ведь передо мной была поставлена невыполнимая задача.

С минуту оба молча стояли, в упор глядя друг на друга. Халлорсен заговорил первый.

- Дайте руку, - сказал он, - вина была моя.

Хьюберт порывисто протянул было руку, но на полпути передумал.

- Секунду. Вы это говорите ради моей сестры?

- Нет, от всей души.

Они обменялись рукопожатием.

- Вот и хорошо, - сказал Халлорсен. - Мы с вами не ладили, Черрел; но с тех пор, как я пожил здесь в одном из ваших старых имений, я, кажется, понял почему. Я требовал от вас того, чего англичане вашего круга, как видно, дать не могут, - откровенности. Понять вас нелегко, я этого не сумел, мы говорили на разных языках. А это верный путь к тому, чтобы поссориться.

- Не знаю почему, но мы действительно все время ссорились.

- Жаль, что нельзя начать все сначала.

Хьюберт поежился.

- Ну, мне-то ничуть не жаль.

- А теперь, капитан, пообедаем вместе и скажите, чем я могу быть вам полезен? Я сделаю все, что хотите, лишь бы исправить свою ошибку.

С минуту Хьюберт молчал; лицо его оставалось невозмутимым, но руки слегка дрожали.

- Ладно, - сказал он. - Все это пустяки.

И они направились в ресторан.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Если и есть на свете правило без исключения, - что само по себе весьма сомнительно, - то оно гласит: в государственных учреждениях все происходит совсем иначе, чем предполагает частное лицо.