Последняя гостья

К одиннадцати я так и не услышала, как уходит Паркер, и уже начинала гадать, был ли он вообще дома этим утром. Но в пять минут двенадцатого дверь гаража наконец скрипнула, отодвигаясь, с негромким шумом завелся двигатель, колеса прошуршали по подъездной дорожке, и вскоре все звуки затихли вдалеке.

Я выждала еще пять минут, просто чтобы убедиться, что он уехал.

* * *

Ключ от наружного сейфа со всеми запасными ключами от дома по-прежнему был у меня. Я могла бы юркнуть в любую из дверей — переднюю, заднюю или боковую, но решила, что наименее подозрительно буду выглядеть, если войду прямо с переднего крыльца. И заранее придумала, как буду оправдываться, если меня увидят: несколько раз отключалось электричество, вот я и проверяю его, чтобы потом вызвать мастера из ремонтной службы.

Войдя в дом, я заперла за собой дверь. Дом выглядел так же, как сразу после приезда Паркера. Почти нежилым. Присутствие единственного человека не налагало на него отпечатка. Дом подпадал под определение обширного, с открытыми пространствами большой площади. Где можно было сидеть и смотреть на воду.

Я рассудила, что легко замечу на нижнем этаже коробку с вещами Сэди.

На первый взгляд мне показалось, что Паркер не оставлял ее вещи ни в одной из общих комнат внизу. Его кофейная кружка стояла на кухонном столе, рядом с пустой картонкой из-под яиц.

Аккуратно сложенная стопкой почта занимала угол кухонного стола, большинство писем были адресованы благотворительному фонду семьи Ломан. Паркер, должно быть, получил их сегодня — местную корреспонденцию Ломанов всегда хранили на почте до их возвращения. Конверты были разрезаны, чеки и благодарственные письма за «вашу непрерывную поддержку» разложены по стопкам. В том числе от всех местных организаций — от строительного фонда полицейского управления, проекта восстановления исторического центра Литтлпорта, программы охраны природы. Вся щедрость Ломанов сводилась к бесплодной кучке бумажек.

Кроме почты, только одна деталь нарушала совершенство интерьера — смятые декоративные подушки на диване, где Паркер сидел, когда мы говорили с ним в его первую ночь здесь.

Я направилась наверх по лестнице, изогнутой широкой дугой. В спальню Паркера в правом конце коридора я заглянула прежде всего. Комнаты наверху были обращены окнами к океану, широкие двери от пола до потолка вели на отдельные балконы.

У Паркера все выглядело как всегда — постель не заправлена, в шкафу пустые чемоданы, ящики комода не до конца задвинуты. В стенном шкафу коробки с вещами не нашлось. Только две пары обуви и слегка покачивающиеся плечики, потревоженные моим приходом. Под кроватью и на комоде тоже ничего не было. Я выдвинула несколько ящиков комода, но увидела в них только летнюю одежду, которую Паркер привез с собой.

Следующей комнатой была родительская спальня, и все в ней, как и ожидалось, выглядело нетронутым. И тем не менее я бегло осмотрелась в поисках каких-нибудь перемен. Но все пребывало в безукоризненном порядке, в том числе отдельная гостиная зона с ярко-синим креслом рядом со стопкой книг, казалось, выбранных по принципу скорее оформления, чем содержания, — все обложки были выдержаны в оттенках голубого и слоновой кости.

Комната Сэди находилась по другую сторону верхнего коридора, дверь осталась приоткрытой, и я предположила, что здесь недавно кто-то побывал. Но все в этой комнате было как будто на своих местах и в порядке. Я знала, что полиция провела здесь тщательные поиски, и задумалась, что еще они забрали. Трудно понять, что пропало, если не знаешь, что вообще ищешь.

Покрывало на кровати — гладкое, несмятое; тот угол изголовья из древесины бука, на который Сэди обычно вешала сумочку, пустовал.

Я полагала, что родители увезли ее личные вещи вместе с одеждой обратно в Коннектикут. Но по затылку вдруг побежали мурашки. От Сэди осталось достаточно, чтобы я до сих пор ощущала ее присутствие. Могла, оглянувшись через плечо, представить ее заставшей меня здесь. Как она подкралась бы ко мне легкими шагами, закрыла мне руками глаза — не зевай. И как мое сердце ушло бы в пятки, несмотря на ее веселый смех.

Я обернулась, и воздух, казалось, шевельнулся. Эффект планировки. И акустики. Проекта, который подчеркивал чистоту линий, но вместе с тем выявлял любое присутствие.

В первый раз, когда я ночевала здесь, меня разбудил звук двери, закрывшейся где-то внизу, в прихожей. Сэди спала рядом со мной, закинув одну руку за голову, совершенно неподвижная. Но мне показалось, будто за стеклянными балконными дверями мелькнул свет. Я выскользнула из постели и почувствовала, как под моими ступнями спружинила половица.

Я остановилась перед окном так близко к нему, что почти прижалась к стеклу носом и выглянула наружу. Мой взгляд был устремлен в темноту за моим отражением, напрягался в поисках чего-то плотного и осязаемого. Тогда я и заметила бледную тень за моим плечом — за секунду до того, как ощутила ее.

— На что смотришь? — Сэди стояла за моей спиной, повторяя мою позу, словно отражение.

— Сама не знаю. Мне показалось, я что-то заметила.