Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»

— Помните мальчика в Будапеште? Его звали Имре. Вы его пытали, и он умирал медленно, долго, он страдал.

— Он обладал важной информацией. Необходимо было добыть ее побыстрее.

— Жена генерал-майора Иллюрина, — отрывисто спросил Рейнольдс. — Зачем вы ее убили?

На лице Гидаша мелькнула тень, похожая на сожаление, затем исчезла так же быстро, как и появилась.

— Я этого не знал. Я в силу своих моральных принципов не воюю с женщинами. Я искренне сожалею о ее смерти. Но она все равно бы умерла.

— Вы несете ответственность за работу сотрудников АВО?

— Это мои люди. — Он кивнул. — Они исполняют только мои приказы.

— Они убили эту женщину, они выполняли ваш приказ. Таким образом, вы — убийца.

— Если рассуждать таким образом, то да.

— Если бы не ваши приказы, эти люди сейчас были бы живы.

— Не уверен в отношении жены генерала. Что касается тех двоих, то — да.

— Существует ли причина, способная помешать мне убить вас прямо сейчас?

Полковник Гидаш некоторое время молча смотрел на него, затем слабо улыбнулся, и Рейнольдсу показалось, что это была печальная улыбка.

— Существует множество причин, капитан Рейнольдс, но ни одна из них не будет убедительной для вражеского агента с Запада.

Именно слово «Запад» вызвало в памяти воспоминания: он увидел перед собой Янчи, разговаривавшего с ним дома, в Будапеште, в зловещей темноте камеры Шархазы, отсветы пламени на его лице в загородном домике, те слова, которые он говорил со страстной убежденностью, — оказывается, все это укоренилось в памяти Рейнольдса и оставило след более глубокий, чем он мог предвидеть. С трудом, но Рейнольдс прогнал от себя эти мысли. Он взмахнул карабином:

— Встать, полковник Гидаш!

Гидаш встал, смотря прямо в глаза Рейнольдса, потом его взгляд скользнул вниз, на оружие.

— Быстро и чисто, полковник Гидаш, а?

— Как вам угодно. — Взгляд его оторвался от побелевшего на спусковом крючке пальца Рейнольдса и остановился на его лице. — Я не буду просить для себя того, в чем столько раз отказывал своим жертвам, — сказал он твердо.

Еще какое-то время Рейнольдс держал палец на спусковом крючке, потом будто что-то оборвалось в нем, напряжение спало, он сделал шаг назад. Гнев еще бушевал в нем, жег, но эти слова полковника Гидаша, не боявшегося умереть, заставили признать свое поражение. Когда он заговорил, то не узнал свой голос, он был хриплым и грубым:

— Повернитесь!

— Нет, капитан. Предпочитаю умереть, глядя вам в лицо.

— Кругом, — свирепо повторил Рейнольдс, — или я перебью вам ноги и поверну сам.

Гидаш передернул плечами и, словно покорившись неизбежному, повернулся. Всего один удар прикладом карабина, и он, не издав ни звука, уткнулся лицом в стол. Какое-то время Рейнольдс смотрел на полковника, затем грязно выругался, повернулся, открыл дверь и выбежал из фургона.

Сначала его охватило отчаяние, потом он почувствовал пустоту. Он не старался скрываться. Его ярость еще не нашла выхода, и хотя он не признался себе, но в эти минуты с радостью воспользовался бы случаем пустить автоматную очередь в людей АВО и не испытал бы никаких угрызений совести. Но людей не было, он остановился и замер, ибо понял, что следовало понять, когда он подходил к грузовикам, и что он упустил, не будь ослеплен одной мыслью о сведении счетов с Гидашем. Коричневый грузовик не просто не охранялся: он оказался совершенно пустым.

Рейнольдс подбежал к грузовику и прислушался. Полная тишина. Он подбежал к задней дверце, рывком распахнул ее. Никого. Абсолютная темнота. Грузовик был пуст.

Он почувствовал горечь от внезапного осознания непростительной ошибки, которую допустил, от той страшной легкости, с которой его обманули. Он должен был догадаться. Граф подозревал с самого начала. Граф был уверен, что Гидаш не смирится с поражением, не сдастся так легко. Граф никогда бы не допустил подобной ошибки. Люди из АВО, должно быть, уже достигли реки, чтобы пересечь ее южнее. Они направились туда, еще когда в небе взметнулась ракета. Наверняка они уже в доме паромщика, а его, Рейнольдса, нет, и как раз в тот момент, когда его помощь более всего нужна друзьям, кроме того, в доме нет и Шандора, он сам послал его за грузовиком. В доме оставалась Юлия. Его Юлия. Представив себе, что сделает с ней Коко, Рейнольдс вздрогнул от ужаса.

Две сотни ярдов разделяли его и противоположный берег. Река была схвачена тонким льдом и припорошена снегом, а Рейнольдс устал от недосыпания, его движения сковывала мокрая одежда, тяжелые сапоги, но обратно он бежал быстрее, чем в первый раз. Он бежал, высоко взметая снег, его подгонял страх за судьбу людей, подобного страха он никогда прежде не испытывал. Но это был не тот страх, который парализует и вызывает хаос и смятение чувств, напротив, он обострил их и вызвал необычайную ясность ума. Подбежав к реке, он на мгновение остановился, взмахнул руками и без малейшего всплеска вошел в ледяную воду. Он спешил и проделал уже половину пути, когда в доме паромщика раздался первый выстрел, потом еще один, потом еще...