Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»

Время от времени кислород подавался из цистерн прямо в жилые помещения, но пользы от этого не было никакой. Напротив, Из-за того что атмосферное давление увеличивалось, дыхание становилось еще более затрудненным. Даже если бы можно было использовать весь кислород, какой имелся в мире, от него не было бы никакого проку, поскольку с каждой минутой увеличивалось количество выдыхаемого углекислого газа. Обычно воздух на «Дельфине» подвергался очистке каждые две минуты, но гигантская система очистки, пропускавшая двести тонн воздуха, потребляла уйму электроэнергии, а по подсчетам главного электрика, емкость запасной батареи, которая понадобится для пуска реактора, уменьшилась до опасного уровня. Концентрация углекислого газа становилась предельной, но мы были бессильны что- либо предпринять.

В смеси, заменявшей нам воздух, в дополнение ко всему увеличилось содержание фреона, выделявшегося при работе холодильных установок, а также водорода, вырабатываемого аккумуляторами. Хуже того, дым был настолько плотен, что даже в носовых помещениях корабля видимость не превышала нескольких футов. Электрофильтры потребляли слишком много энергии, но даже когда они включались, то не могли справиться с фантастическим количеством частиц углерода, взвешенных в воздухе. Всякий раз как дверь в машинное отделение открывалась, а это происходило все чаще, по мере того как у пожарных иссякали силы, в отсеки корабля проникали все новые и новые клубы едкого дыма. Уже свыше двух часов тому назад пожар в машинном отделении был ликвидирован, но тлеющая изоляция выделяла гораздо больше дыма, чем при пожаре.

Самую же большую опасность представляла повышенная концентрация окиси углерода — этого смертельно опасного, бесцветного, лишенного вкуса и запаха газа, имеющего способность разрушать красные кровяные тельца, в 500 раз превышающую аналогичную способность кислорода. На борту,«Дельфина» предельно допустимый уровень окиси углерода был 30 частей на один миллион. Теперь же он составлял 400 — 500 частей на миллион. Как только он достигнет 1000 частей, жить нам останется считанные минуты.

Другой опасностью был холод. Сбывалось мрачное пророчество командира субмарины: из-за того что паровые трубы остыли, а обогреватели были выключены, температура корабельных помещений опускалась к отметке ниже точки замерзания. По шкале Цельсия эта величина составляла всего два градуса ниже нуля, но для человеческого организма этого было мало. Большинство членов экипажа не имели теплой одежды. В нормальных условиях температура на борту «Дельфина» независимо от наружной составляла 22°С. Членам экипажа запрещалось двигаться по кораблю, но, даже если бы им это и было разрешено, люди не смогли бы противостоять стуже. Поэтому немногие оставшиеся силы уходили у них на то, чтобы дышать, но тепла, чтобы бороться с сыростью и холодом, им недоставало. Моряки дрожали от озноба; было слышно, как стучат у них зубы, как тихонько хнычут те, кто вконец ослаб. Но особенно отчетливо слышался иной звук — приглушенный стон, жутковатый хрип, с которым в натруженные легкие врывался воздух.

За исключением нас с Ганзеном, по сути, оставшихся без одной руки, да больных, все члены экипажа «Дельфина» спускались в ту ночь в турбинный отсек, чтобы сражаться с красным демоном, грозившим всем нам гибелью. Каждый раз число участников аварийных партий увеличивалось. Вместо четырех их стало восемь, и работали они всего по три-четыре минуты, зато выкладывались до конца. Однако из-за все более сгущавшегося мрака и тесноты работа продвигалась так медленно, что впору было отчаяться. Моряки ослабли, как малые дети, и с огромным трудом сдирали слои изоляции.

Я лишь однажды спускался в турбинный отсек. Это было в половине шестого утра. Джолли, который помогал подняться по трапу получившему травму матросу, поскользнулся и рухнул вниз. Никогда не забуду представшее моему взгляду зрелище: темные, похожие на призраки фигуры еле двигались в напоминающем преисподнюю помещении, спотыкались и падали на палубу, покрытую похожей на снег пеной, в которой валялись обгорелые куски изоляции! Это были люди, находившиеся на последней стадии изнурения. Стоило вспыхнуть искре, частице огня — древней, как время, стихии, — как лучшие достижения технической мысли двадцатого столетия были сведены на нет и человек, находившийся на переднем крае науки, в мгновение ока оказался отброшенным назад в первобытную эпоху.