Последняя игра чернокнижника

В его тоне прозвучал нажим — совсем неуместный в такой ситуации. Я не могла бы выполнить распоряжение, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Вздернула руку вверх и коснулась кончиками пальцев его губ, застонала от переполнявших эмоций. Конечно, этого было мало — касание только добавило температуры в крови. Его губы сводили с ума, но еще ближе к краю безумия я стала, как случайно представила его поцелуй. Наверное, этот мужчина не бывает нежным — он просто берет… даже когда целует.

— Катя, я сказал, чтобы ты отошла.

Зачем останавливает? Меня от этой мысли разбирала злость — почти такая же сильная, как страсть. Я приподнялась, ухватывая его рубаху за края. Ринс не сопротивлялся, он с каким-то изумлением наблюдал, как я снимаю с него ненужную преграду и сразу прижимаюсь губами к груди, где заканчивался последний завиток орнамента. Застыла, боясь сойти с ума от сладкой дрожи. Через пару секунд мужчина перехватил меня за плечи, подтянул к себе и немного встряхнул. Спросил все так же тихо, заглядывая в глаза:

— Ты можешь сопротивляться моим приказам?

Да какие сейчас приказы? Понятно, я рабыня, он господин, но сейчас… ярость уже стала невыносимой — от того, что он не чувствует того же желания, что и я. А мне надо всего немного нежности, каплю близости. И, если уж начистоту, какой угодно пошлости — всего, чего он захочет, лишь бы я в этом участвовала.

Ринс вскинул слегка пальцы, и меня вдруг отшвырнуло от него метров на пять. Воздух вокруг уплотнился, прижал сразу со всех сторон и почти обездвижил. Я взвыла, желая снова оказаться рядом и трогать хотя бы ткань штанов. Айх, уже без рубашки, которую позволил мне с него стянуть, встал и пошел кругом, рассматривая меня.

— Твоя похоть включилась, Катя, но она другая. Если я женщине в таком состоянии скажу перерезать себе глотку — она даже переспрашивать не станет, только бы я был доволен. Ты перережешь себе глотку, если я прикажу?

Совершенный мужчина задает наитупейшие вопросы. Боже, как он красив, а я даже не успела пройтись пальцами по его животу. Вторая татуировка идет снизу, выплывает откуда-то из паха на бок. Я нервно сглотнула, невольно представив, где она начинается. Но, вспомнив о вопросе, качнула головой. С какой стати мне себя убивать по его приказу? Он ведь видит — я умираю от желания, но это не означает, что я собираюсь умирать в прямом смысле слова. Сумасшедший, больной ублюдок, от которого у меня все сознания в клочья рвет. Почему он медлит? Ведь я готова доставить ему любое удовольствие. Ответ он понял и продолжал истязать меня вопросами:

— Что ты сейчас чувствуешь, кроме похоти?

— Не знаю… злость, может быть, — я говорила честно, потому что справляться с мутью в голове становилось сложнее.

— Неудивительно, если она всегда на поверхности. Что еще? Чего ты сейчас больше всего хочешь?

Его холодность хотя бы немного отрезвляла, потому я все еще пыталась оставаться в разуме:

— Чтобы это прекратилось. Или уже продолжилось. Я не могу сопротивляться желанию.

— Какому желанию? — он с интересом склонил голову набок.

— Секс, — я выбрала простодушно, прекрасно понимая, что он видит мое состояние. — Ласки. Поцелуи.

— Поцелуи? — показалось, что в черноте глаз сверкнул веселый огонек. — Я не целую наложниц, а уж тем более — рабынь. Значит, этому ты сопротивляться не можешь? Интересно. Магия работает выборочно, или просто защиты не хватает на всё? Сними платье, Катя, я хочу тебя видеть.

— Что? — я вытянулась теперь в полный рост.

— Сними это бесово платье. Ты, горделивая сучка, призывающая наложниц к свободе воли и высмеивающая их покорность, возьми и стащи с себя платье — покажи мне все, что я хочу увидеть. Стань такой же, как самая похотливая из них.

Я чувствовала всем нутром, что он просто насмехается над моей слабостью. Но желание предстать перед ним обнаженной было выше моих возможностей к самоконтролю. Я почти одним рывком стянула длинное платье через голову и сразу же занялась трусиками — уже посеревшими от частых стирок. Я красива — знаю, что красива. И если он хочет видеть, так пусть смотрит.

Выпрямилась перед ним, не думая прикрываться. Между ног у меня было влажно, а от его пристального разглядывания совсем скрутило. Но я стояла и ждала вердикта. Неожиданно воздух, сдерживающий меня, отпустил, а Ринс сделал короткий шаг назад.

— Стой на месте, Катя, пока не разрешу иного. Чего ты сейчас больше всего хочешь?

И я уже знала правильный ответ, потому и не бежала к нему, чтобы снова прикоснуться — новой насмешки я бы не вынесла:

— Чтобы ты хотел меня так же, как я тебя, Ринс. Или уже надел повязку.