Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Несколько смущенный, Розниекс так и стоит среди комнаты. В его планы отнюдь не входило к своим пяти весьма заковыристым делам добавить еще одно.

«Но раз Улдис говорит — ему можно верить. Что-то важное там наверняка есть. Не зря он хочет именно мне всучить это дело», — думает про себя Валдис. И делает Стабиньшу приглашающий знак рукой:

— Пошли, зайдем ко мне в кабинет! Раз уж ты одному мне доверяешь расследовать дело. Пошли, эксплуататор!

— Так договорились. — Густсон рад, что он свободен от долгого обсуждения слишком уж для него обременительного дела. — Идите, потолкуйте. Я подключусь позже. Только зарегистрируйте дело в канцелярии. Потом сообщите мне план мероприятий.

— Ему был бы план мероприятий, — бурчит Розниекс, когда они уже в коридоре, — суть дела его мало трогает.

— Что делать, — разводит руками Стабиньш. — Какой он был раньше, таким и остался, только сменил партбилет на депутатский мандат, и вот уж теперь он ярый борец за полную независимость.

— Такой же ярый, каким был, когда боролся за укрепление в Латвии советской власти. Хамелеон! — Розниекс отпирает дверь кабинета, и они входят.

— Ты меня извини, — Валдис садится за письменный стол в свое кресло, достает из портфеля термос, бутерброды и стелит газету. — Давай закусим чем Бог послал, а то я не могу сосредоточиться, язва чертова донимает.

— Не откажусь, хоть я завтракал. Не Бог, я вижу, а твоя Инта портфель набила.

— Тут уж, друг, никто не виноват, что ты всю жизнь привередничал, девок браковал и никак не мог жену выбрать.

Стабиньш хочет ответить как обычно: «Хорошо хоть ты женой обзавелся», — но молчит.

— Я уже многого не понимаю, — прожевывая бутерброд, через какое-то время снова заговаривает Розниекс. — Чем вся эта наша чехарда кончится?

— Что ты имеешь в виду? — Стабиньш берет булочку.

— Не знаю, может, я ошибаюсь, может, и действительно постарел, выжил из ума, — брюзжит Розниекс. — Но все же хотелось бы знать, зачем это надо — так злобно, ожесточенно травить русских? Они же не виноваты, что советская власть ввозила сюда рабочую силу. Тут их дом, сад, квартира, тут родилось и выросло целых два поколения, они не хотят покидать Латвию, — продолжает он, — правда, некоторые уехали. Но кто уезжает и кто остается? Едут те, кто может устроиться где-то еще. Хотя бы в России.

— А многие и в Америке, — добавляет Стабиньш.

— Едут ученые, экономисты, врачи, инженеры, деятели культуры, едет интеллигенция. А кто тут остается? Многие из них сброд, пьяницы, преступники, воры, грабители. Их и поганой метлой не выгонишь. Это они повседневно нам угрожают, а не интеллигенция. Чтобы развивать свою науку, культуру, повышать благосостояние, Америка и другие страны покупают мозги. А мы в эти трудные времена их разбазариваем. Ну не тупость ли?

Стабиньш скользит взглядом по висящей на стене большой карте Латвии.

— Ты прав, Валдис. А что у нас делается с преступностью? Прямо беда. Мы завязли в трясине. Печально, что шестьдесят лет во всех государственных учреждениях говорили только по-русски. Делопроизводство было на русском. В полиции сейчас примерно восемьдесят процентов работников — русской национальности, со специальным образованием и с опытом. И мы хотим их всех сразу выгнать? Они просто в шоковом состоянии. Никто не знает, что с ним будет завтра, и не работает. А преступники свободно гуляют по городу, крадут, грабят, насилуют. Полиция деморализована. Одни нашли общий язык с мафией, другие из полиции бегут. Зарплата у нас мизерная. Где же брать кадры? Когда еще наши собственные кадры вырастут! — У Стабиньша встает комок в горле, он говорит медленно, борясь с удушьем. — Знаешь ты, Валдис, какой процент преступлений раскрывается и сколько преступлений остается нераскрытыми? — Он взволнованно встает на ноги.

— Из ста преступлений раскрывается в среднем десять-пятнадцать, — осведомленно сообщает Розниекс.

— Э, друг, это чушь, официальные данные, предназначенные для дураков. А сколько преступлений остается незарегистрированными!

— Как этот так?

— Как, как… Наивный ты все же, Валдис. Прямолинейное мышление, честное слово. Во-первых, многие пострадавшие в полицию не заявляют. Не хотят связываться с полицией, — продолжает Стабиньш. — Считают это безнадежным делом. Другие боятся мести преступников и их друзей. Самое интересное, что многие потерпевшие обращаются за помощью не в полицию, а к мафиозным структурам. Нанимают за деньги телохранителей, мстителей из тех же команд рэкетиров и так обеспечивают себе безопасность, иногда так же возвращают себе кое-что из награбленных ценностей.

— Ну да, — печально тянет Розниекс. — Нанять таких парней — это могут себе позволить только богачи, а бедняки и пенсионеры, как всегда, беззащитны.