Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— В тот вечер я поссорился с Даной и вернулся домой рано. Тихо отпер дверь и прошел в свою комнату. Дверь ее комнаты была приоткрыта, у нее был гость. По голосу я узнал Зале — директоршу магазина, где работала мама. Сперва я не вслушивался. Но потом они заговорили громче, директорша сказала, что она не советует поднимать шум, матери это не касается и нечего ей в это дело лезть. Пусть мать зарубит на носу, — так она и сказала, — что в этом деле заинтересованы многие вышестоящие лица, и рикошетом — именно так она сказала — рикошетом все это ударит по матери. И что это — дружеское предупреждение. Мама ответила: «Я не единственная, кому это известно». — «Это пусть будет моя забота. Как-нибудь справлюсь». И Зале выбежала, хлопнув дверью. А мама сама себе с обидой сказала: «Есть же люди! За деньги родного отца с матерью продадут!» Увидела меня и испугалась: «Ты уже дома? Давно пришел?»

Розниекс старался не пропустить ни слова.

— Вы не поинтересовались причиной разговора?

— Я ничего не стал спрашивать. Мама о работе вообще не любила говорить, — сказал Ромуальд охрипшим голосом. Он словно бы сам пытался сейчас заново понять услышанные тогда слова.

— Вы хорошо запомнили этот разговор? — Розниекс продолжал писать.

— Да. Он показался мне необычным и запомнился.

— У вас хорошая память?

— Да. Особенно слуховая.

— Почему вы сразу не рассказали мне об этом разговоре? — спросил следователь, не отрывая глаз от бумаги.

— Не пришло в голову, что он может иметь отношение к этому.

— А теперь подумали так?

На шее Ромуальда набухла жилка, лицо покраснело, даже глаза налились кровью.

— Значит, это директорша! — проговорил он. — Подговорила какого-нибудь подонка…

— Не спешите! — Розниекс пожалел о своих словах. — У нас нет никаких доказательств. Это лишь одно из многих предположений, которые стоит проверить. Успокойтесь, прошу вас, и будем разговаривать дальше.

Ромуальд испытующе посмотрел на него.

— Одно из многих предположений? Сколько же вы думаете возиться с этим делом?

— Пока не найду преступника и не докажу его вину.

— А если не найдете?

— Тогда решу, что не гожусь для этой профессии, и пойду работать официантом в ресторан. Там голова не особенно нужна, были бы руки и ноги, да и заработать можно неплохо.

— Так ли? — Ромуальд невесело усмехнулся. — По-моему, и официанту, чтобы хорошо заработать, надо уметь думать! — и смутившись, он отвернулся.

Розниекс возвратился к теме разговора:

— Вы не помните, когда именно произошел тот случай?

Ромуальд помолчал, вспоминая.

— В конце прошлого месяца. Незадолго до отпуска матери и… поездки.

— Так. А с какого числа начался отпуск?

— С двадцать четвертого сентября.

— Это вторник, кажется?

— Разговор произошел в пятницу вечером, теперь я вспомнил: мы с Даной договорились идти в театр, она опоздала, и я продал билеты. Поэтому мы поссорились. Я помню, Дана сказала: ничего со мной не случилось бы, если бы я первое действие посмотрел с балкона. Она, мол, не могла найти ожерелье, какое подходило бы к голубой блузке, а без него никто на улицу не выходит.

Ромуальд заметно оживился, говорил охотней, понимая, что слова его могут пригодиться. Розниекс не хотел прерывать его.

— Скажите, этот ее отпуск был запланирован заранее?

— Нет. И правда, нет, как я сразу не подумал? — удивился Ромуальд. — Она собиралась в отпуск лишь в конце ноября. Ей обещали путевку в санаторий — и вдруг…

— И так неудачно использовала… В понедельник, уходя на работу, она говорила что-нибудь относительно отпуска?

— Нет. Сказала только в понедельник вечером, что с завтрашнего дня ей дали отпуск на несколько дней. Создалась такая ситуация.

— И еще один вопрос, — продолжал писать Розниекс. — Когда она поехала в Пиекрастес, что у нее было с собой?

— С собой? Ничего. Как всегда.

— Дорожной сумки, например?

— Нет. Она же собиралась назавтра вернуться.

— Вы осмотрели одежду матери и прочие вещи. Ничего не пропало?

— Ничего.

— В тот вечер шел дождь?

— Да. У нее был зонтик.

— Где она его обычно носила?

— В сумочке. Зонтик складной. Да, вот сумочки я не видел.

— А вы уверены, что сумочку она брала с собой?

Ромуальд засомневался.

— Она всегда ее носила, там же были… — Ромуальд смутился. — Всякие женские мелочи.

— Деньги она взяла с собой?

— Кто же едет без денег? И еще дома нет ее служебного удостоверения и удостоверения дружинника.

— Одна из свидетельниц видела, что ваша мать, сойдя с поезда в Пиекрастес, вынула из сумочки зонтик, раскрыла и пошла. Но сумочки мы так и не нашли.

— Значит, ограбление!

— Пока это не подтверждается, — следователь предупреждающе поднял руку, перевернул страницу и продолжал писать.

Дверь со скрипом отворилась, вошел Стабиньш.

— Ну, кончили? — нетерпеливо спросил он. — Надо еще съездить в магазин, поговорить, позондировать почву. Иначе до вечера не справимся.

Розниекс писал быстро, мелкими, острыми буквами. Не поднимая головы, ответил:

— Поезжай один. Но зондируй осторожно: не исключено, что там неладно. А мы с Ромуальдом съездим к нему домой, он разрешит мне познакомиться с перепиской его матери.

В глазах Ромуальда были боль и непонимание.

IX