Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Левенсон открыл дверцу, и сидящих в машине обдало влажным воздухом. Запахло прелыми листьями, которыми уже была устлана вся земля вокруг. Улочка, где на «Волге» никак не развернешься, заканчивалась тупиком — высоким дощатым забором неопределенного цвета. По обеим сторонам улочки тянулись одинаковые изгороди из железной сетки. «Наверно, изготовлены на одном заводе. Теперь заводы, кажется, вообще ничего другого не производят», — подумал Стабиньш.

Капитан Эшколи с ленцой вылез из машины и, широко расставив ноги, потянулся, чтобы размяться. За ним быстро выскочили Шота Брегвадзе и Левенсон. Стабиньш включил сигнализацию и запер машину. Все четверо были одеты в российскую офицерскую форму.

— Пошли, — сказал Стабиньш, — тут недалеко.

Левенсон поправил портупею и ощупал кобуру с автоматическим пистолетом. Другой — поменьше — лежал у него в кармане.

Все четверо пошли вперед, где между заборами был проход, и вышли на улочку пошире и с асфальтом. Там посреди большого фруктового сада с цветочными клумбами виднелся коттедж из красного кирпича, с лоджиями, террасой, солярием и гаражом. Ветви яблонь клонились долу от обилия румяных яблок. Тут же были и вишни, сливы, чуть подальше — малина, кусты красной и черной смородины. А во дворе они увидели восемь железнодорожных контейнеров, которые резко выделялись на фоне прекрасного сада.

— А мы вовремя приехали, — заметил Левенсон. — Перелетные птицы, кажется, готовятся к отлету в дальние страны.

— Так выходит, — согласился Стабиньш.

Эшколи с интересом рассматривал сад и качал головой.

— Очень расточительно обходитесь с землей. У нас бы гораздо больше насажали… А птичка еще не улетела?

— Нет, не улетела, — тихо засмеялся Стабиньш. — Еще вчера сидела тут, в своем гнездышке. Да и «мерседес» стоит в гараже — мы проверили. Мы за ним хорошо следим… — Он подергал ручку калитки. Она оказалась запертой. Вдруг две огромные и красивые немецкие овчарки с громким лаем бросились к калитке навстречу незваным гостям. Стабиньш нажал кнопку звонка.

Заскрипели какие-то замки, после чего, шаркая шлепанцами, вышел черноволосый мужчина в подштанниках и подошел к калитке:

— Кто такие? Чего надо? Чуть не ночью ломитесь в дом командира полка… Пьяные, что ли? Вот позвоню сейчас в комендатуру и засажу всех — тогда посмотрим, что с вами делать…

— Не надо нервничать, товарищ полковник, — тихо и спокойно перебил его Левенсон. — Если не ошибаюсь, вы — полковник Гамашвили? — Он неторопливо вынул из кармана и протянул полковнику удостоверение армейского контрразведчика.

Агрессивность полковника как рукой сняло — он побледнел, видно, знал, что с такими людьми шутки плохи.

— Сразу бы и сказали, — смущенно пробормотал он. — Проходите, пожалуйста! Какой разговор у калитки! Генацвале, гостями будете! Проходите! Проходите! Джек, Сали, на место! Кому сказал: на место! — Он топнул ногой в шлепанце. Собаки, поджав хвосты, неохотно потащились в сторону гаража.

Гамашвили дружески подхватил Левенсона под руку. Остальные трое направились вслед за ними в дом.

Гостиная была роскошно обставлена, но без всякого вкуса. Дорогая и большая хрустальная люстра слишком низко свисала над круглым массивным столом, украшенным золотой инкрустацией. Массивная, ядовито-синего цвета мягкая плюшевая мебель никак не сочеталась со светлыми, в мелкий цветочек занавесями. В большой витрине стояли разные старинные вещицы из серебра, золота, слоновой кости, на стене целая выставка ярких полотен — смешение стилей и эпох. «Наверно, так и бывает, когда некультурные люди стремятся к роскоши», — подумал Левенсон, но ничего не сказал.

— Присаживайтесь, мои дорогие, присаживайтесь! По обычаю нашего народа гость — всегда желанный, и мы всегда рады оказать ему хороший прием, — полковник смутился, метался туда-сюда и пытался подольститься к пришедшим. — Что будем пить — чай, кофе? Что будем есть?

За матовыми стеклами широкой двери все время кто-то маячил.

— Маша! — крикнул полковник. — Маша, иди сюда, угощай дорогих гостей! — Он подбежал к массивному буфету, украшенному, как и стол, золотой инкрустацией, вытащил оттуда бутылки — две коньяка и одну вина — и широким жестом поставил на стол.

— Незачем Машу звать, — сказал Левенсон и уселся в мягкое кресло у стены. — У нас мужской разговор будет.

— Я это понял сразу, — полковник перестал суетиться, остановился посреди комнаты и внимательно смотрел на гостей. Взгляд, полный подозрительности, скользил с одного на другого. В темных его глазах сверкали злые искорки.

— На сухую разговор между мужчинами невозможен, — сказал он и бросился открывать бутылки.

Вдруг широко распахнулась стеклянная дверь, и в комнату вплыла молоденькая блондиночка, неся довольно большой поднос, уставленный холодными закусками — лососиной, икрой, языком, какими-то салатами и фруктами. Она поставила все на стол, молча поклонилась и вышла.

«Это не жена», — подумал Стабиньш. — «Должно быть, домработница и любовница в одном лице». Он поднялся, подошел к полковнику и положил ему руку на плечо.