Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Вот что, дорогой! Так рано по утрам спиртное мы не употребляем, а похмелья у нас нет. Сначала разговор — потом праздник!

— Ничего, — медленно протянул Эшколи. — Можем немного и угоститься, тем более что разговор будет долгим и серьезным.

Эшколи знал, что еще никогда никому не удалось напоить его и Левенсона. Моссадовцы умеют пить не хмелея и при этом сохранять способность ориентироваться в любой ситуации.

— Ба! — полковник глянул на свои ноги и заметил, что он до сих пор в подштанниках и в шлепанцах. — Извините. Я сейчас! Вы тут пока закусывайте без меня!

Эшколи поднялся с места и загородил ему путь к выходу.

— Скажите Маше — пусть принесет вам брюки, — почти приказным тоном сказал он. — Ей должно быть известно, где они находятся. Я же предупредил вас, что разговор будет серьезным.

У полковника задрожала нижняя губа. Он понял, что его уже арестовали. Странным ему показалось только то, почему они сразу это не сказали. Потоптавшись на месте, подошел к двери, дрожащим голосом крикнул:

— Маша! Маша!

Маша появилась не сразу. Теперь она была уже не в халате, как раньше, а в голубом почти прозрачном шелковом платье и в белых туфлях на высоких каблуках. Причесанная и накрашенная, она выглядела намного старше, чем несколько минут назад.

— Маша, принеси форму, мне надо одеться.

Маша исчезла и вскоре принесла мундир, положила его на кресло и осталась стоять, ожидая новых приказаний.

— Ступай, Маша… Понадобишься — позову… — Он хотел взять мундир, но Эшколи его опередил.

— Минуточку, господин полковник! — Эшколи быстро ощупал вещи и, вынув из кармана брюк небольшой пистолет, отдал их полковнику.

Тот дрожащими руками стал одеваться.

— Сядьте, господин полковник, — начал Левенсон, когда полковник застегнул последнюю пуговицу. — Выпьем и закусим, если останется время. А теперь послушайте, что я скажу! — Он сделал паузу и, посмотрев пристально в глаза Гамашвили, продолжал:

— В Ливане задержан весь ваш груз. Вам прекрасно известно, о чем идет речь.

Гамашвили ждал, весь съежившись. Как в ожидании удара хлыстом.

— А речь идет о ракетах, которые вы вместе с генералом Ивановым украли и продали арабам.

— Что, что? Что вы сказали? — Полковник вскочил с места и истерически закричал: — Что вы мне тут шьете? Ничего не знаю! Я никаких ракет не продавал, я вообще ничего и никому не продавал! Это провокация! Я знаю, кто мне хочет подложить свинью! У меня вообще нет никаких ракет и никогда не было! Это провокация! Провокация! Провокация! — кричал он и бегал по комнате.

Левенсон переждал, пока Гамашвили утихнет, и тогда заговорил совсем другим, даже дружеским тоном:

— Видите ли, в том, что ракеты ваши, сомнений нет. На основных деталях имеются номера вашей воинской части, а без вашего ведома со склада никто ничего получить не мог бы. Вопрос в другом. Вы понимаете, что разгоревшийся пожар потушить будет трудно. И поймите, господин полковник, мы не заинтересованы в том, чтобы раздувать пожар, как говорится, на весь мир.

Гамашвили слушал, раскрыв рот. Он все еще не мог взять в толк, в какую сторону тянут эти люди.

Наконец ему показалось, что понял, и, использовав паузу, он робко заговорил:

— Понимаю, господа… Нынче такие трудные времена, каждый хочет выжить. — Затем, еще раз оглядев всех, добавил: — Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из вас с глазу на глаз. Без свидетелей, как говорится.

— Можешь со мной, кацо, — сказал по-грузински Шота Брегвадзе, — говори смело — они все равно не понимают.

Полковник очень удивился, услышав грузинскую речь, но и обрадовался. Глаза у него заискрились. Он оживился, облегченно вздохнул и вполголоса сказал:

— Послушай, кацо, сколько надо… у меня баксы есть, сколько? Не стесняйся… я могу заплатить… хватит всем…

Левенсон незаметно сунул руку в карман и проверил, работает ли микроплейер. Пальцем он почувствовал его легкое подрагивание, затем вынул из кармана носовой платок, приложил к носу и чихнул.

— На здоровье! — воодушевившись, отозвался полковник. — Дай вам бог здоровья, генацвале!

— Спасибо. Видите ли, друг, — Левенсон перешел на приятельский, даже фамильярный тон. — Нам вместе надо продумать, как отвести от вас удар и на кого свалить вину за кражу ракет. Другого выхода нет. А факт кражи установлен, от этого нам деваться некуда. Скажите нам, пожалуйста, где эти ракеты были расположены?

— Это я сказать не могу, — полковник смотрел настороженно. — Военная тайна, — мрачно буркнул он. «Они меня, видно, на дурака хотят поймать. Неужели контрразведчики не знают, где у меня стоят ракеты? Такого не может быть. Они хотят меня охмурить, нет, тут что-то не так», — думал он про себя.

— Не бойся, приятель, — опять вступил в разговор Шота Брегвадзе, — мы ведь тоже любим денежки… — и даже хихикнул. — К тому же у нас общие интересы — свалить вину с армии. А во-вторых… во-вторых, тебе, кацо, придется нам основательно заплатить. Ведь мы знаем, сколько ты и твой генерал Иванов получили за ракеты, к тому же не в долларах, а чистым золотом. Так что нечего тут в прятки играть — придется тебе с нами поделиться, как говорят, поровну на каждого брата…